tag:blogger.com,1999:blog-14827515818506478712024-03-12T19:11:04.360-07:00Такая историяkuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.comBlogger114125tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-53324097218923608072005-01-14T12:30:00.000-08:002008-07-07T22:44:06.455-07:00Сестра вместо поэта<div><div><em>Скоро придет другой</em><br /><br />Поэта Владимира Соколова не стало пять лет назад на излете морозного января. Он не дожил года до своего юбилея... Ушел так внезапно, что многие не заметили. Потом было сообщение по радио, похороны, памятные вечера, несколько книг. Здесь на родине, где он давненько не бывал, тоже вспомнили о Владимире Соколове во многом благодаря его сестре Марине Николаевне, которая живет в Лихославле. </div><br /><img id="BLOGGER_PHOTO_ID_5220514681247151570" style="DISPLAY: block; MARGIN: 0px auto 10px; CURSOR: hand; TEXT-ALIGN: center" alt="" src="http://4.bp.blogspot.com/_8VaaMq9FWj0/SHL-cXBytdI/AAAAAAAAADk/gTIY4u1gXrM/s320/2_8a5x3SAhepyJSChbxAYuJ4urjvA%3D_f67c_f4f34831_-0contrast_1_04saturation_1.jpg" border="0" /> <div></div><div align="center"><em>Марина Соколова, 2001 г. Торжок</em></div><div><br />За пять лет многое изменилось. Слово классик в многочисленных публикациях как бы слилось с именем поэта. Модно стало вспоминать в мемуарах, что когда-то был отмечен вниманием или даже дружбой умного и талантливого, не склонного к панибратству (даже в одно время, несмотря на известную «русскую» болезнь) человека, почти гения, который к тому же умудрялся «не принадлежать ни к тем, ни к этим...». Ах, как это раздражало интеллигенцию, разбежавшуюся вдруг по углам – кто в западники, кто в славянофилы.<br /><br />Почему почти гения, я бы сказал, – без малого гения... Потому что нам всегда чего-то не хватает, чтобы прикоснуться к торжеству великого дара, которым обладал и умело пользовался, например, Владимир Соколов.<br /><br /><strong>«Скоро придет другая...»</strong><br /><br />Бывает так иногда – уходят поэты, остаются друзья, родственники, вдовы. И они – в центре всего, поэт исчезает. Но бываю такие самоотверженные слуги у гениев, их верные спутники, как сестра Владимира Соколова, Марина Николаевна.<br /><br />Конечно, Владимир Соколов всегда оставался главным для своей семьи – сестры и мамы, Антонины Яковлевны Соколовой. Их дом в центре Москвы, в Китай-городе (о «Дворе у Китайгородской стены» (1971) Марина напишет свою вторую детскую книгу), любили посещать многие Володины друзья – Фатьянов, Сергей Никитин, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина... Пока они были – пока они были друзьями – пока был этот дом – пока была семья.<br /><br />Но дети уходят из семьи, чтобы остаться с другой. Помните, романс Соколова из поэмы «Дублер», кажется?<br /><br />Листья летят пургой,<br /><br />Маленьких птиц пугая.<br /><br />Скоро придет другой,<br /><br />Скоро придет другая...<br /><br />И она пришла, болгарка Хенриэтта Кристевна Попова, – Буба, под этим именем ее все знали. И подарила Владимиру Соколову детей, Снежану и Андрея. Но потом случилась трагедия, которая изменила жизнь всех Соколовых. Обесчещенная Смеляковым (было на этот счет потом разбирательство), выбросилась она из окна. Соколов находился на грани безумия, агенты КГБ и карета и психушки ждали у подъезда и... Марина Соколова устремлялась на перерез врачам, шла к генералу Ильину, что-то доказывала...<br /><br />Снова «пришла другая», опытная и внимательная. Ее звали Майя Луговская, вдова того самого поэта. Он вернулся к жизни у нее на даче. Чуть позже они переписывались много. Луговская признавалась Соколову в любви. Но он вновь выбрал другую и... поехал с ней на Селигер.<br /><br />И так – другие, другие, другие. Потом, к устью жизни, они превратятся в одну «другую» Марианну, которой будет отдано все: перепосвящены все стихи, даже издана целая книга «Стихи Марианне».<br /><br />...Знает цветок земной,<br /><br />Знает земля сырая,<br /><br />Милая, Бог с тобой,<br /><br />Мы не достойны рая.<br /><br />Вся жизнь – с «другими», а детей воспитывали мама и сестра. Растили, учили и... хоронили тоже. После смерти Бубы как будто злой рок преследовал семью Соколовых. И когда страшная сокрушительная трагедия случилась с Андреем Соколовым, Марина и мама все приняли на себя. Потом была долгая и мучительная болезнь Антонины Яковлевны. Рассказывают, как Соколов забирался в окна больницы, чтобы передать матери гостинцы.<br /><br />Но «другая», «другая» все сильнее забирала его себе.<br /><br />А мне надоело скрывать,<br /><br />Что я вас люблю, Марианна;<br /><br />Держась и неловко и странно,<br /><br />Невинность, как грех, покрывать...<br /><br />Владимир Соколов не приехал на похороны матери, лишь однажды побывал на ее могиле. Он не видел и своих родных внуков...<br /><br /><strong>«Поезд ушел, он мне и не нужен...»</strong><br /><br />Но сестра разве может предать родного брата. Уже после смерти поэта Марине представилось, что он пришел к ней на яву в зыбкой дымке под ветвями дуба, попросил быть его, что ли, заместителем здесь, на земле. И незадолго до ухода, чувствуя себя неважно, он звонил все же Наталье Дуровой, подруге, которая связывала его с прошлым и с Мариной (артистка и писательница дружат по сей день), чтобы, если что... – она сообщила в Лихославль.<br /><br />Уже лет десять Марина Николаевна Соколова живет в Лихославле, вернулась на родину из Москвы. Из жизненных забот главные две – память о брате и друзья человека – пес Вики и сероглазые кошки.<br /><br />Не представляю, как пустынно было бы в Лихославле, если бы не Марина Николаевна, зачинатель многих литературных дел. Как только встали стены нового дома, первое, что сделала Соколова, построила в центре сада под огромным дубом шатровую беседку. Летом в ней всегда полно гостей – друзей, людей творческих. Приезжают писатели из Твери и Москвы, приезжают из лихославльских сел целыми классами, чтобы под дубом, который был посажен когда-то в честь рождения поэта, услышать слово... Не перестаю удивляться энергии Марины Соколовой. Но я не удивляюсь и желанию учителей и библиотекарей звать ее в гости.<br /><br />Рассказчик она превосходный, особенно для юной аудитории. И непременно дарит свои новые книги о родной земле. В школах и библиотеках района – целые галереи рисунков по мотивам ее двух последних книг, сказки «Где живет добрый пес Джек?» и повести «Колодец».<br /><br />Если бы не Марина Соколова, кровно родной поэту человек, то, как мне кажется, творчество Владимира Соколова в Лихославле вспоминали бы ныне не многие и иначе. Не так трепетно и живо, как это сейчас происходит, благодаря искреннему и подвижническому труду Марины в память о брате.<br /><br />А местную бюрократию она просто пугает своим неравнодушным отношением к творческой жизни города в частности и к быту горожан вообще. Конечно, давно никто из начальников не боится статей в «Правде», что публиковала Марина Соколова, и которые когда-то будоражили здесь аборигенов. Иной ныне сочтет такую статью бесплатной рекламой.<br /><br />Да, лихославльский чиновник не привык к такой непокорной активности. Марина Соколова хочет поставить поэту памятник, мемориальный камень, провести творческий вечер, да не один. И все непременно так, чтобы был смысл и не стыдно друзей из столицы привезти.<br /><br />Но ведь оно без гостей – тише и спокойнее, а без поэтов – и того лучше.<br /><br />Никаких хлопот в жизни без поэтов.<br /><br />Накануне Нового года, когда в ее доме было всего + 6 градусов (давление газа оказалось настолько низким, что температура в котле едва поднималась), московские подруги, с которыми она обычно встречает праздник, в Лихославль замерзать не поехали. 2003 год встретила одна, в холоде ночном чокнулась с президентом Путиным по телевизору.<br /><br />Но Марина Соколова знает о своем одиночестве больше, чем об этом догадываются ее редкие недоброжелатели...<br /><br />Поезд ушел, он мне и не нужен:<br /><br />Поезд, иди, куда шел.<br /><br />Я приготовлю кофе на ужин,<br /><br />Сяду одна за стол.<br /><br />Эти строки написала сама Марина. Кофе на ужин, вечерние бдения за письменным столом. Иногда одиночество ощущается не так ярко, потому что в дом готовы всегда заглянуть сотни поклонников ее брата и ее неуемной творческой натуры. Да, сейчас их нет, они где-то с «другими»... И так часто бывает, когда вдруг тяжко и некому принести воды.<br /><br />Но даже в мелодии Соколовского романса друзья все равно возвращаются назад, хотя бы для этого сначала случится уйти... И уже скоро придет другой, снова придет другой – тот, который теперь воскреснет только в симфонии смыслов великой поэзии.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Сестра вместо поэта [о Марине Соколовой] // Тверская Жизнь. 2003, 14 янв.</em></div></div>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-51243315288616826772003-02-20T11:56:00.000-08:002007-12-27T11:57:56.317-08:00Так захотелось вечно жить...<blockquote><strong>Окно в жизнь. Тверь, 2002, 192 с., 1000 экз., ISBN 5-94789-010-0</strong></blockquote><br /><br />«Окно в жизнь» – третий по счету альманах работ инвалидов, объединенных творческим энтузиазмом известного в Твери организатора общественной жизни Надежды Бельтюковой.<br /><br />Издание примечательной книги не обошлось без помощи администрации области. Альманах вышел в свет и благодаря участию Владимира Платова, который прочитал рукопись и даже написал к ней небольшое доброе вступление. А в качестве редактора выступил современный тверской поэт и наставник литературной молодежи Евгений Сигарёв.<br /><br />Четырнадцать авторов из разных уголков губернии собраны под одной обложкой не случайно. Их отличает особенное отношение к жизни, в которой они часто многого, как кажется, лишены по вине физических недугов, которые, впрочем, не мешают им достигать ярких высот в творчестве...<br /><br />Литература для них, по преимуществу поэзия, – целительное снадобье, которым они щедро вот уже несколько лет делятся со своими поклонниками.<br /><br />Свой поэтический диалог альманах начинает с нового поэтического имени, открытого, кстати сказать, благодаря Бельской районной администрации, которая минувшим летом издала первую книгу стихов Виктора Королева. Он – неисправимый романтик, который пытается услышать в лаконичных подчас голосах природного мира, – слово вечности. Мотивы реального мира выводят лирического героя его поэзии в эфиры дальние:<br /><br />Лицо печальное луны<br /><br />На покрывале черном ночи.<br /><br />Глоток вселенской тишины<br /><br />И звезд мигающие очи<br /><br />Меня влекут на Млечный путь:<br /><br />Проснись и виждь<br /><br />Духовным оком...<br /><br />Сила духа, внимание к его чистоте, существование в напряженном духовном бдении – об этом тверские «викторианцы» размышляют очень часто. Быть может потому, что неведомая вечность, в которую мы уходим, однажды коснулась их черным крылом. «...Вот звезда скатилась в реку, // <...> Суждено и человеку // В омут времени нырнуть...». Их горний полет словно подстегивает бездна недуга, пропасть, над которой по воле рока теперь идет их жизнь. Оттого восторгает, просто захватывает поэтическая смелость, с которой они рвутся к небесам, приближают их к себе, к нам...<br /><br />...Вот летит вечерница в ночи,<br /><br />Подобрать бы к вечности ключи,<br /><br />Запереть бы боль, тоску и страхи.<br /><br />Сел на крышу месяц золотой,<br /><br />Это я вздохнувшим сердцем вижу.<br /><br />И земле от света надо мной<br /><br />Стала высь небесная поближе.<br /><br />О таких стихах, как у Виктора Королева, писать не хочется. Хочется их читать вслух, как и многие из поэтических размышлений старичанки Оксаны Кряжовой. В альманах вошли ее стихи о России, судьбе нашего народа, крутых поворотах истории («Русские понятия», «Вопрос к России», «Русские о русском», «Спор эволюции с революцией»). Но все-таки Кряжовой больше удаются тексты-состояния, в которые влита целая симфония ощущений: «Я знаю, что все измаяны, // Что стало совсем невмочь. // В слепые глаза отчаянья // Беззвучно хохочет ночь...». Обратите внимание на то, что эти предельно личные строки одновременно и о нас всех, и о стране, которая больна: «...И запах гнилой сивухи // Витает над всей страной». Эти люди, словно не только знают, но и верят в то, что они не одни, что нам без них не обойтись. Жизненным азартом и сопереживанием стране, губернии, городу, соседу проникнуты тесты Надежды Бельтюковой (Тверь), Екатерины Смолиной (п. Обудово), Александры Волковой (Тверь), Нины Сундеевой (Осташков), Аллы Кузьминой (п. Озерный), Виктора Кузнецова (Вышний Волочек), Елены Кущевой (Осташков).<br /><br />Особенное состояние авторов «Окна в жизнь» остро передает в стихах Ренэ Лир (Тверь). Впрочем, у нее был другой путь преодоления беды, точнее, ее одоления... Можно просто смириться со своей нелегкой долей, а можно увидеть в ней не рок или фатум, а воспринять как божий дар – смиренно, кротко и покорно.<br /><br />Снежинка села на рукав<br /><br />Легко, доверчиво и просто.<br /><br />Как будто друга увидав...<br /><br />...Так захотелось вечно жить,<br /><br />И чтоб она не улетала...<br /><br />Рене Лир в своих христианских стихах учит довольствоваться малым и радоваться малому – и за все это не уставать благодарить: «Спасибо, Господи, за то, что мне дано: // За солнца луч, за дождь...». И, конечно, за одну только радость жить на этой земле, смотреть в окна, широко открытые в пространство окружающего тебя мира. Этот прекрасный мир никогда не ограничивался для «викторианцев» приметами провинциального пейзажа, хотя они часто и много пишут о малой родине преимущественно в стилистике цветастой народной поэзии. Возможно, главное их жизненное качество – неравнодушие. Оно и дало первый импульс к творчеству, к проявлению в разной степени яркого литературного дара.<br /><br />В русской провинции может быть скука<br /><br />Только кому-то не нам,<br /><br />В детстве стрелявшим из малого лука,<br /><br />Кушавшим щавель «с кваском полам»... – пишет Галина Воробьева из Сонкова. Действительно, с авторами альманаха «Окно в жизнь» не соскучаешься... Потому что именно такие смелые вопреки несчастьям люди открывают и наши, иногда захлопнутые наглухо души, свежему дыханию любви, добра и понимания.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Так захотелось вечно жить... [Окно в жизнь. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 20 февр.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-80735245151337115192003-02-14T12:06:00.000-08:002007-12-27T12:07:46.121-08:00Если свечи погасли – есть звезда<strong><blockquote><strong>Круг, Михаил. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь: Золотая буква, 2002, 160 с., 1000 экз., ISBN 5-660-7591-38</strong></blockquote></strong><br /><em></em><br /><em>Грустно, что первое избранное знаменитого тверского шансонье Михаила Круга вышло после его трагической смерти.<br /></em><br />Так часто бывает, что звезды живут среди нас – горят, щедро дарят нам свой свет. Но никто не задумывается о значении и силе этого дара до тех пор, пока он есть. Михаила Круга любила и знала вся Тверь, не взирая на возраст, музыкальные и литературные пристрастия: обыватели, интеллигенты, начальники – честные из них и воры...<br /><br />Люди уходят, а звезды не гаснут – в сердце, в душе, в памяти звучит мелодия и голос. Для нас, современников, Михаил Круг – это уже навсегда. И не раз еще всплывет в сознании строчка, и мы споем:<br /><br />Веришь не случайно, и жизнь большая тайна,<br /><br />Так подойди ж ко мне, мы вместе споем.<br /><br />И пусть никто не слышит, и музычку не пишет,<br /><br />И слов никто не знает, только мы вдвоем...<br /><br />«Только мы вдвоем...» – это одна из формул, если они бывают, успеха Михаила Круга у публики. Первая его книга, тщательно и, я бы сказал, любовно составленная Ефимом Беренштейном, впервые открывает нам Круга-поэта...<br /><br /> Жизнь Михаила Круга, оборванная так внезапно, словно в его песне. Такая жара была летом, цвели сады еще, листва шумела... А поэт – так бывает у немногих поэтов – как будто все рассказал уже:<br /><br />...Так же весело шумит в саду листва,<br /><br />Ведь до осени еще ей жить и жить.<br /><br />Дым и пепел из истлевших сигарет,<br /><br />А в душе...<br /><br />А в душе не верю,<br /><br />Нет.<br /><br />Но да – пепел сигареты, как пепел жизни, метафора судьбы – как это по-человечески верно сказано об участи простого человека, точнее – просто человека. Ведь так случилось, что и здесь Круг пишет о себе и, что примечательно, здесь, как и вообще достаточно часто в своих песнях, что-то не договаривает.<br /><br />На холме<br /><br />Фотография и четные цветы,<br /><br />Тоже срезанные с каплями росы...<br /><br />...Срезанные, как только что срезали чью-то жизнь. Чтобы так писать, в репликах диалогов недоговоренных, надо рассчитывать на немалую степень доверия слушателя, который всегда оказывается соавтором Михаила Круга.<br /><br />А он, слушатель, и был не только соавтором, но и единственным и гласным героем текстов Михаила Круга здесь, на улицах древней и современной Твери. У Михаила Круга Тверь – пространство вневременное: у него такое зрение памяти человеческой.<br /><br />Двор «Пролетарки», казармы, «Париж»,<br /><br />Где-то ямщик едет там за углом,<br /><br />Пьяных цыган развозя по домам да с песней...<br /><br />Что же ты, милая девочка, спишь?<br /><br />Сны интересные будут потом,<br /><br />Едем с цыганами – с ними еще интересней!<br /><br />Не смотря на определенные, так скажем, вольные законы жанра, к Твери, как к матери, герой песен Круга всегда относится с великим почтением. «Слушай, мой город: пока тишина, // Я тебе тысячи песен спою!» – песен, слаще, грустнее и гораздо поучительнее многих сказок соблазнительной Шахерезады, вняв историям которой «Афанасий спускает ладью...». Обратите внимание, сколько разных и далеко не поверхностных ассоциаций и впечатлений рождают с виду простые тексты Круга.<br /><br />Тверь у него исполнена святости дел добрых предков, другое дело – тверичи... «Гуляйте, мои тверичи...» – и они гуляют, прожигают жизнь, кутят и развратничают. Именно развратничают. Круг демонстрирует необъятные возможности городского романса как жанра, способного переплавить в художественный образ практически любой материал жизни, используя любую лексику – от жаргона до табу.<br /><br /> Его песни – истории жизни, которые заменят многие толстые романы. В них все названо своими именами, вся «поэзия» пришла из жизни, в которой есть место символам гораздо более ярким и значимым, чем те, которые рождает искусство. Здесь: смерть – просто смерть («Про Афганистан»), Бог – это крест и купола наколками на бренном теле («Кольщик»), дом – это просто мать («Письмо маме», «Осенний дождь»), воля – это просто Волга, это Селигер «играет водой под веслом...».<br /><br />Тексты Круга – по смыслу и ритмически сверхэмоциональный диалог, в обрывках фраз, которые мысленно легко складываются в своеобразный житейский или воровской эпос. В этом смысле характерно стихотворение «Селигер»: полное смешение тем, жанров, синтаксически – голосов, точек зрения...<br /><br />А вот вспомнил сейчас...<br /><br />А вот вспомнил...<br /><br />Прости, я все забыл...<br /><br />– Я простила тебя...<br /><br />Городские песни Круга несут в себе всегда очень конкретную житейскую мудрость, от которой сама жизнь часто заставляет отворачиваться. Ведь и проститутка «хочет любви, детей, семейного покоя» («Я знаю вас»), а в бытовой грязи и предательстве тоже рождается чистое чувство («Чай с баранками»). Потому, например, «Синее платьице» – это почти воровское «Жди меня и я вернусь»: «обещал ведь ко мне, а, наверно, вернулся домой...». И все это рождено сознанием художника в целом достаточно далекого от, как сказали бы лет пятнадцать назад, деклассированной среды. Для такой работы со словом надо обладать грандиозным даром стилизатора (хотя бы романс «Катя»). Благодаря ему, не смотря на некоторые фактические неточности («Владимирский централ... – этапом из Твери»), песни Михаила Круга стали своими в той среде. Мало того, они как бы объединили наш мир, показали наше внутреннее единство, о котором мы забываем в повседневности: от сумы и тюрьмы не зарекайся...<br /><br />«Жизнь блатную песней успокойте...» – эта формула имеет обратную сторону: жизнь цивильную потревожьте песней, правдой. А некоторые предпочитают обходиться без правды. Потому Михаил Круг, да, – любим в народе, но у элиты как бы не в чести. Ведь и у определенного рода музыкальной тусовки Круг, благодаря своему таланту, был в буквальном смысле комком в горле...<br /><br />Свечи, о который пел Михаил Круг, погасли, но звезда – Россия – осталась.<br /><br />«Звезда – Россия...» – образ чей? Настоящих поэтов – Есенина, Рубцова, Владимира Соколова. Образ Михаила Круга...<br /><br />Если свечи потухнут – есть звезда.<br /><br />Та, которая будет гореть всегда, –<br /><br />Это Вера, Надежда,<br /><br /> Любовь моей жизни – Россия.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Если свечи погасли – есть звезда [Круг М. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 14 февр.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-90088204934681824002003-02-13T12:00:00.000-08:002007-12-27T12:02:14.786-08:00Как трудно быть сдержанной в чувствах<blockquote><strong>Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002, 36 с., 1000 экз., без ISBN</strong> </blockquote><br /><em>Особенно Татьяне Грошиковой<br /></em><br />До сих пор среди тверских сочинителей, снискавших известность на ниве «эротической тредьяковщины», преобладали мужчины – Виктор Грибков-Майский, Валерий Редькин, Николай Семенов, Владлен Кокин... Правды ради, нужно сказать, что Татьяна Грошикова сделала смелый шаг вперед этих ревнителей амурных традиций.<br /><br />В сборник «Любить тебя – мое предназначение» вошли 32 текста – и все они о любви. Удачная находка для филолога, который собрался составить словарь разного рода сочетаемости слова «любовь». Еще более удачная – для пародиста или критика: где встретишь столь подробное собрание безликих словесных трафаретов и рискованных изобразительных фигур?..<br /><br />...И об одном с тобою я мечтаю:<br /><br />Любовью заниматься вновь и вновь.<br /><br />В этих строках на самом деле не было бы и толики двусмысленности, если бы не подзаголовок к поэтической тетради – «сборник чувственной лирики». Но в том числе художественная решительность Татьяны Грошиковой и, наверное, обыкновенная женская смелость выводит ее тексты далеко за границы платонической лирики. Героиня «...Моего предназначения» оказывается дамой сладострастной, полной желаний идти до конца в отношениях со своим возлюбленным.<br /><br />Сам феном появления такой книжки объяснять изобразительными причинами не хочется. Избыток чувства идет на пользу поэзии при одновременном присутствии таланта, дара, позволяющего удерживаться на той робкой грани, за которой прямой путь к безвкусице. Но все же не станем подсчитывать, сколько раз Грошикова рифмует в сборнике «любовь – кровь», «сердца – конца» и так далее.<br /><br />Известно, что в провинциальной дамской поэзии не принято непосредственно высказываться о чувствах к мужчине, не принято так откровенно его желать, как это постоянно происходит в стихах Татьяны Грошиковой: «...Рот горячий, большой // Мысли сплавил в желанье, // Остаюсь я с тобой // С обольщенным сознанием».<br /><br />У нас в тверской поэзии, так сказать, два стилевых направления в изображении любви – аллегорическое (Вера Грибникова) и эмоционально-возвышенное (Маргарита Ивицкая). В текстах Татьяны Грошиковой властвует иная страсть к мужчине, которая сметает на своем пути все условности, в том числе художественные. Законы поэтики отступают, разумеются не только потому, что они слабы перед напором влечения героини к герою. Татьяна Грошикова во многих случаях как поэт технически несостоятельна перед силой желания, которую порождает ее художественное сознание. Обрывки фраз, шепот вожделения отказываюется стройно ложиться в поэтическую строку столько же быстро, как лирическая героиня падает в уютное ложе любви.<br /><br />Я целуюсь с тобой.<br /><br />И в глазах звезды скачут,<br /><br />Я шальная совсем,<br /><br />Упиваюсь удачей!..<br /><br />...Лирическая героиня «чувственной поэзии» не принадлежит самой себе, она вся во власти объекта своего желания – быть с ним, быть его. Стихи Татьяны Грошиковой – это как песня призыва любви и томления в ощущении собственной слабости, когда кто-то во власти чувства к другому. Грошиковой явно не хватает художественных сил, чтобы совладать со стихией чувств. Отсюда многочисленные повторы, образные и лексические, которые передают и однообразие состояний героини. Вот, например, лишь об одном состоянии холода одиночества: «я озябла немного <...> скорей обними меня нежно» (29), «Все прекрасно, любимая! // Ты не ежься от холода»(30), «но с тобой суждено нам сегодня согреться» (24) и так далее.<br /><br />Вообще вся книга напоминает какой-то очередной женский каприз, за который, по словам той же Татьяны Грошиковой, нельзя судить строго (стихотворение «Я озябла...»). Наверное, и не будем, потому что вина за появление такой книги, все-таки лежит не на ней – столь страстной и своенравной в своей любви героини, и даже не на Татьяне Грошиковой, а на нем – на «несносном мальчишке...»...<br /><br />...Как трудно быть сдержанной в чувствах,<br /><br />Когда влюблена я давно,<br /><br />Но этот несносный мальчишка<br /><br />Не любит меня все равно.<br /><br />Но в таком случае можно было бы издать эту книгу в единственном экземпляре – для того самого «несносного мальчишки». А она зачем-то вышла тысячным тиражом... Впрочем, последовательницам Шехерезады может понадобиться адекватное количество признаний в любви...<br /><br />Только на одном предпоследнем стихотворении сборника задерживается мысль: оно в какой-то степени спорит с безудержной нимфоманской интонацией «...Моего предназначения»: «От тебя мне осталась // Лишь одна пустота. // Навалилась усталость, // Будто мне все полста...». Это словно отголосок понимания того, что опыт чувств может оказаться куда тяжелее опыта мысли, что он так тянет на дно, в неизвестность...<br /><br />И любви не осталось –<br /><br />Навалилась усталость –<br /><br />Я лечу в никуда...<br /><br />Из 32 текстов можно было отобрать 10 и издать обыкновенную книжку о любви, при знакомстве с которой не возникало бы лишних вопросов и обывательских пересудов. Но вряд ли бы тогда были бы удовлетворены – чувства...<br /><div align="right"><br /><em>Сергей ИЗВОДОВ</em> </div><div align="left"> </div><div align="left"><em>© Кузьмин В. Как трудно быть сдержанной в чувствах [Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 13 февр.</em></div>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-45754355021435821302003-02-08T12:09:00.001-08:002007-12-27T12:10:49.713-08:00В бой с поэтическим пьянством<em>отправилась поэтесса Любовь Старшинова</em><br /><br /><strong><blockquote><strong>Cтаршинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец: РИТА, 2002, 60 с., 200 экз.,<br />без ISBN.<br /></strong></blockquote></strong><br />В Торопце вышла в свет очередная премьерная книга одной из воспитанниц известного далеко за пределами Твери литературного объединения «Рассветная звонница», которое возглавляет поэт, секретарь Союза писателей России Евгений Сигарев.<br /><br />«Моя двадцатая весна» – поэтическая тетрадь тверитянки Любови Старшиновой. После выхода этой книги в серии «Новые имена» как всегда с предисловием учителя, Евгения Сигарева, мы вправе говорить о целом направлении в новой тверской поэзии... Чем больше книг воспитанников Сигарева, тем очевиднее художественное влияние этого поэта и организатора литературной жизни на изобразительные предпочтения участников «...Звонницы».<br /><br />Любовь Старшинова, судя по всему, – одна из самых примерных учениц Сигарева, принявшая не только собственно художественные (формальные) предпочтения Евгения Игнатьевича, но и, так сказать, систему его общественных убеждений.<br /><br />Интересно, что размышлениям о природе и целях поэтического мастерства Старшинова посвящает целый – первый – раздел сборника «Тайна вдохновения». Впрочем, ничего сверхъестественного в сочинительстве она не находит. А известную степень идеологической активности писатей-традиционалистов, к которым принадлежит учитель Старшиновой, выдает эта поэтическая схема...<br /><br />Поэтическое пьянство<br /><br />Современности моей<br /><br />Заполняет все пространство,<br /><br />Только новых нет идей...<br /><br />В текстах Любови Старшиновой много пустой риторики, ей – верно – кажется, что в тот момент, когда она творит – она сопротивляется взрыву бездуховности. А в реальности, как пишет в предисловии Евгений Сигарев, – даже «чуваку на дискотеке, который, откушав пивка и покурив травки, подмигивает больше раздетой, чем одетой девице». Но даже если и считать целомудренность подвигом, то ее, пусть и воспетой неумелым слогом, недостаточно и для самых скромных художественных открытий. Она, целомудренность, здесь вообще ни при чем... Хороша девица, всем рассказывающая о своей непорочности, да еще в стихотворной форме?! Пусть поет свои чувства, поет...<br /><br />Слов разноцветных сладкий жар,<br /><br />В груди пылающий пожар,<br /><br />Вкус ярких вишен, спелых груш,<br /><br />И сердца неземную грусть.<br /><br />Вдохновение для столь легкомысленной и неопытной юной лирической героини, которая живет в стихах Любови Старшиной, слишком тяжелая субстанция для постижения. Ей бы о мальчиках писать, о робких и несмелых взглядах, о встречах первых. Так и происходит: глава «Звезда любви моей» – самая большая и успешная часть стихотворной книжки.<br /><br />Собственно здесь и удается показать изрядное количество интересных изобразительных достижений, передать чувствительность героини, воздушность и мимолетность эмоциональных впечатлений любви, нетерпение в ожидании встреч и тоску воспоминаний о них. Как много сказано о страстности прикосновений друг к другу в столь на поверхности девственных строках.<br /><br />...И знать, что завтра снова будет вечер...<br /><br />А летний шелк нестриженной травы<br /><br />Был так хорош, так радостен и вечен<br /><br />Когда с улыбкою меня встречали Вы...<br /><br />Лирическая героиня Старшиновой умеет хранить сокровенные тайны. А поэтесса Старшинова в самой звукописи стиха уже способна передать заповедный смысл признания в любви: «Ты слышишь, я тебя зову // Сквозь шум дождя и шепот ночи. // И листья, падая в траву, // Нам встречу скорую пророчат...». Да, безусловно, молчание о любви говорит иной раз больше, чем самые красочные и сладкие слова любви. Еще больше о любви говорят не слова, не стихи, а – жесты. Иногда Старшинова способна влить в текст это одухотворенное движение навстречу друг другу: «...И не нужно слов самых верных, // Обещаний не нужно, клятв. // Поцелуй меня прямо на площади // И тебе мой все скажет взгляд!».<br /><br />«Моя двадцатая весна» – имя книги, с которым хочется поспорить. Потому что когда пройдет еще несколько весен, понимаешь, что двадцатую весну не считают: ведь она, все равно, что первая... Третья часть сборника, названная «Запах детства», наполнена легкими настроениями невесомой детской радости. Радости детства – это походы по сугробам («Здравствуй, город снежный!»), костерок вечернего похода («Измеряет век кукушка») где-нибудь возле камней старой графской усадьбы («В усадьбе графской камни поседели...») и многое другое.<br /><br />В своей первой книжке Любови Старшиновой удалось передать незабываемее весенние настроение. Но эти вешние стихи – только красивое начало, о продолжении которого пока только остается мечтать...<br /><br />Протяните руку, ну, пожалуйста!<br /><br />Посмотрите под ноги себе.<br /><br />Я такая маленькая, жалкая,<br /><br />И боюсь запутаться в толпе... – этими строками в стихотворении «Монолог мечты» Любовь Старшинова закрывает свою первую поэтическую тетрадь. Будем считать, что нашей рецензией мы протянули руку одной из представительниц губернской поэтической молодежи, которая подает очень неплохие нажды.<br /><br /><em>© Кузьмин В. На борьбу с поэтическим пьянством... [Старшинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 8 февр.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-1652783817966461292003-01-29T12:11:00.000-08:002007-12-27T12:12:10.859-08:00Зарифмованный бальзам<em>О новой книге Нины Суходоловой</em><br /><br /><strong><blockquote><strong>Суходолова, Нина. Русская: стихи. Тверь, 2002. 96 с., 2000 экз., без<br />ISBN</strong></blockquote></strong><br /><br />Свою третью книгу стихов тверская поэтесса Нина Суходолова назвала просто – «Русская». ...И все, что должно прилагаться к этому определению в поэтической тетради есть – и величественный гимн родной земле, и проникновенное признание ей в любви, и боль за необустроенность пространства с «названьем кратким – Русь».<br /><br />И стихотворчество коренной тверитянки и педагога Нины Суходоловой – это ведь тоже одна из самых распространенных русских болезней, которой она заболела в начале 1990-х годов. С тех пор Нина Александровна непременный участник многочисленных литературных конкурсов – пишет по любому поводу. Блистает сочинительством в телепередачах и разнообразной рекламной «самодеятельности»...<br /><br />Нина Суходолова обладает немалым даром рифмоплета, воплощающем в ровных строках поэтических упражнений жизнь мужественной тверской женщины. ...Матери, бабушки, все еще любовницы, наконец, – в общем одной из немногих тверитянок, которые проявляют определенные способности к творчеству вообще.<br /><br />Эта женщина, лирическая героиня которой хочет всего того, чего так не хватает дамам в серой тверской действительности. Прежде всего – любви и внимания, которые остались позади – в молодости...<br /><br />Памятный тот полусвет,<br /><br />Тихий уют полузала,<br /><br />Ваше: «А сколько вам лет?»<br /><br />Словно удар прозвучало...<br /><br />Стихотворение «Полусон» воплощает очень значимую черту лирической героини стихов Нины Суходоловой – желание того, чтобы в жизни все было в высшей степени: дружба, разлука, радость, ненависть: «...Встреча в один полушаг // Так и не стала свиданием». А раз всего этого нет, раз «...не целуют руки нам мужчины», то можно, нужно, необходимо всё это придумать, всё пережить в стихах – и ярче, и свежее, и насыщеннее... Придумать, сыграть Прекрасную Даму в отсутствии интересных кавалеров.<br /><br />Я не ревную к молодости лет<br /><br />И перестала старости бояться...<br /><br />Поэтесса, которая так много, как Нина Суходолова, пишет о возрасте, обладает изрядной долей мужества и уверенности в своих силах, в том числе изобразительных. И никогда не отказывается от борьбы – с невежеством, одиночеством и даже временем. Способность творить, грезить, предаваться мечтам – дар, который может снести на пути своего развития любые преграды, даже временные.<br /><br />Потому что есть сила в женщинах, вовсе не связанная с их способностями к стихосложению, сила – привлекать внимание мужчин: «...и если уж пойти на откровенность, // Мы просто счастливы, что вы на свете есть». Поэтому от любви простой, человеческой, героиня Нины Суходоловой никогда не откажется, а вот от любви, рожденной творчеством, она торопится бежать (стихотворение «Зачем вы поэтессу полюбили»). Конечно, это очень странный и нелогичный женский конфликт. Сперва она ждет его внимания, бьется в сетях тоски и отчаянья, а потом стремительно отказывается от его чувств. ...И все потому, что чувство эти рождены ее поэзией.<br /><br />...Ведь я в своих творениях одна,<br /><br />А наяву совсем уже другая.<br /><br />...История закончится ничем,<br /><br />А в голове все крутится: «Зачем?<br /><br />Зачем вы поэтессу полюбили?».<br /><br />Земля Верхневолжская с красотами ее природы – возможно именно то, что в первую очередь и делает человека счастливым от ощущения, что он – русский. «Затьмачье», «Волга», «Святое украшение Твери», «Князево» – все это яркие полотна, которые украшают галерею образов родной земли, созданных Ниной Суходоловой. Очень емкий образ находит она, когда говорит о том, «что душа <...> моя из этих мест не хочет выселяться».<br /><br />Стихи Нины Суходоловой из ряда известного и широко распространенного сегодня вида творчества, которое составляет элемент повседневной жизни для сотен тверитян, увлеченных литературой.<br /><br />К сожалению, образцы великой поэзии не всегда привлекают внимание масс обывателей. Я бы сказал, что запредельное – неизведанное – в творчестве противопоказано обывателю вообще. Прикосновение к тайне великой поэзии – испытание, которое не всякий способен вынести.<br /><br />Таким образом, легко жить в суете действительности, прибегая к творчеству как к словарю, как к панацее, своеобразному «зарифмованному бальзаму».<br /><br />Соберу всех несчастливых<br /><br />В поэтический свой дом.<br /><br />У кого душевный вывих,<br /><br />У кого-то перелом...<br /><br />Эти строки поэтессы, написанные с улыбкой, – серьезная формула благополучного бытия. И ее стихи – очередной наиболее безобидный способ утвердиться в жизни и сделать людей вокруг – и близких, и далеких, – чуть более счастливыми.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Зарифмованный бальзам [Суходолова Н. Русская: стихи. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 29 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-59480389942939293322003-01-28T12:08:00.000-08:002007-12-27T12:09:20.937-08:00Жизнь пролистанная на досуге<strong><blockquote><strong>Палионис, Валентина. Поздний дебют: стихотворения. Кимры: ГУП «Кимрская типография». 2002, 116 с., 200 экз., ISBN 5-901204-63-8</strong> </blockquote></strong><br /><br />Валентина Александровна Палионис родилась в 1921 году, стихи вновь начала писать пятнадцать лет назад; только в конце прошлого года представила читателям свою первую книгу, которую справедливо назвала «Поздний дебют». Факт уникальный (первая книга на восемьдесят первом году жизни), едва ли не для какого-нибудь собрания рекордов...<br /><br />Я много знаю авторов, скромных поэтов и поэтесс, осторожно творящих время от времени разной степени мастерства вирши. Даже те из них, что не склонны к откровенной графомании, для которых стихи – редкий, но не напрасный труд, все чаще задумываются о скромном сборнике стихов, который они хотели бы подержать в руках. Состоявшиеся опытные журналисты, люди других профессий, серьезно считают, что память вещна, что книга – маленький путь к, так сказать, если не бессмертию, то к изобразительному существованию после жизни.<br /><br />Наверное, Валентина Палионис полагала также, когда затевала это нелегкое в материальном и организационном плане предприятие – издать книгу. И вот она – книга стихов восьмидесятилетней, простите, старушки... Я знаю, что Валентина Палионис, в стихах которой сквозит искренняя улыбка и добрая ирония, на «старушку» не обидится.<br /><br />Жизнь свою долгую она рассказала заново в пересечении фигур ритмических и интонационных. «Конечно стихи мои не «люкс», но, может быть, полистаете на досуге...», – надписала она свой «...Дебют» какому-то незнакомому критику. Вот и судьба многострадального издания – на досуге полистать книгу, пролистать чью-то... жизнь.<br /><br />Для Валентины Палионис, первое недолгое поэтическое увлечение которой пришлось на конец 1940-х годов и по всей вероятности было связано с сильной влюбленностью, очень многое значат размышления о природе поздней страсти к стихосложению. Такое словотворчество сегодня да и вчера было повсеместно распространено. Люди старшего возраста почти уже на закате жизни вдруг начинают что-то сочинять, составлять какие-то песенники, записывать что-то в тетрадки как бы и не для кого, а только для себя... Так вот Палионис пытается объяснить свою внезапную страсть к творчеству очень во многих стихах. «...Но как объяснить, // Чтобы смешной не прослыть, // Стремленье свое к поэтическим взлетам, // Дерзанье – идти к недоступным высотам?»<br /><br />И находит всему очень простое объяснение: творчество – то немногое, в чем люди ее возраста и поколения могут проявить в нашей стране свою душу, настроение. Да, западный пенсионер он едет смотреть мир, и его яркая насыщенная жизнь продолжается в красочном круговороте пейзажей. А что делать нищему русскому пенсионеру? Творить – и жизнь продлится в буквальном смысле тоже... «Беру я перо: // Не могу удержаться! // И станет мне финиш // Далеким казаться... <...> Прибавилось сил...»<br /><br />У кимрских поэтов старшего (не знаю, есть ли иные?) возраста непременно нахожу строки о Моне Лизе (стихотворение «Впечатление»). Вообще это отличительное свойство провинциального стихоплетства: соединять безобидные сплетни на скамейке у подъезда с размышлением о вечном. Что касается пустого судачества, пересудов, которое через зарифмованное злоязычие, ведет к откровенной графомании, то его Валентине Палионис удается избежать. Мало того, она очень добра к своим коллегам, многочисленным кимским поэтам: она понимает их...<br /><br />...На Руси<br /><br />Ничто не светит «за мерси»<br /><br />Провинциальному поэту.<br /><br />Парнас уже не покорить!<br /><br />Скорее сам ты покоришься,<br /><br />С судьбою жалкою смиришься...<br /><br />В то же время в книге Палионис выстраивает в посвящениях определенный ряд поэтов известных – Иосиф Бродский, Белла Ахмадулина, Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Николай Рубцов, Александр Пушкин. Ряд, конечно же, художников слова совершенно разных, но он все же не свидетельствует о провинциальной безвкусице. Просто – о предпочтениях времени, о моде на поэтов последних двух десятилетий. Оказывается, что так чутко периферийная самодеятельная поэзия откликается на официальный ряд юбилеев, премий и прочее.<br /><br />В стихах Валентины Палионис есть очень сильное жизнеутверждающее начало. Она поет гимн жизни даже тогда, когда пишет о смерти близких...<br /><br />...И как долго мой челн будет в плаванье,<br /><br />Где та горняя пристань в судьбе?<br /><br />Помолись обо мне в вечной гавани,<br /><br />А я здесь помолюсь о тебе.<br /><br />Быть может, еще и поэтому этот «поздний дебют» превращается в дебют ранний. Ведь, несмотря на все пережитое (на опыт лет и времени) «...Льется песня, пеcня дорогая, // Пусть льются звуки счастья и страстей, // Пусть сердце плачет...».<br /><br />И сердце плачет, сердце лирической героини такой светлой поэзии, рожденной любовью в далеком сорок восьмом году...<br /><br />Ни для кого нет секрета:<br /><br />Знает об этом любой,<br /><br />Сколько рождает поэтов<br /><br />В час самый горький любовь!<br /><br />И спустя пол века она, любовь, превращает восьмидесятилетних дам в поэтесс.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Жизнь, пролистанная на досуге [Палионис В. Поздний дебют. Кимры, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 28 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-66822008462595249422003-01-17T12:04:00.000-08:002007-12-27T12:05:52.944-08:00Блажен поэт, поющий оды<em>Десять кимрских пиитов</em><br /><strong><blockquote><strong>Вечерние огни: стихи и проза. Кимры: Издательство «ГУП Кимрская типография», 2002, 88 с., 200 экз., ISBN 5-901204-32-8</strong></blockquote></strong>В Кимрах увидел свет второй коллективный сборник произведений авторов – участников литературной группы «Вдохновение». Имя дали книге тихое, «Вечерние огни», располагающее к мирному разговору по душам и о душе. «Вдохновение» – одно из самых старейших неформальных объединение литераторов Верхневолжья.<br /><br />Конечно, в поэтическую тетрадь вошли работы сочинителей разной степени дарованья. Но, что самое интересное, они не грешат мелкотравчатыми «разборками», как это часто бывает ныне среди провинциальных стихотворцев, особенно, к сожалению, в Кимрах. Главный порыв к объединению этих разных по возрасту (едва ли не от 20 до 80) и жизненному опыту людей – созидание в творчестве. И, разумеется, уникальный взгляд на мир «сквозь призму строк». Среди авторов «Вечерних огней» нет ни одного графомана, страдающего страстью к бесполезному сочинительству. Напротив, я бы сказал, что подчеркнутое неравнодушие друг к другу и миру вне себя, а так же отсутствие даже малой доли самолюбования, говорят о возможности ярких изобразительных достижений.<br /><br />И они есть. Стихи Нинели Бархатовой, врача по профессии, достаточно известны тверским любителям поэзии. Лирическая героиня Бархатовой взмывает над бренной землей в пространства отвлеченные, на «вершины Мирозданья», поверяя нетленными истинами скорбную правду современной российской жизни. Некоторые ее тексты напоминают своеобразные магические воззвания и одновременно гимны вечному: «И ненависть лелея или месть, // Мы нарушаем заповедь Господню...». Отсюда лексический вектор в сторону отвлеченных и возвышенных понятий. ...И красивое возвращение лирической героини в суету жизни, которую облагораживает горний полет мысли.<br /><br />Так тихо Пронзительный свет<br /><br />Последний, не жаркий, а нежный,<br /><br />Своею рукою небрежной<br /><br />Касается наших сует...<br /><br />Малое пространство периферии – оно либо бросает сочинителя наземь, в мелочь товарищеских посиделок, либо ведет непосредственно к гиперболизации, преувеличению. Это особенно чувствуется в текстах Василия Матвеева (кстати, не имеющего даже и полного начального образования).<br /><br />Титан поэзии России...<br /><br />Могучий творчества размах...<br /><br />Его нельзя любить в полсилы<br /><br />За чудный мир в его стихах.<br /><br />Кстати, заголовок к нашей статье мы тоже позаимствовали у этого автора: «Блажен поэт, поющий оды // Земли родимой красоте. // К любви зовущий все народы // И каждой кланяясь версте...» ...Вот такой державинский размах. И одновременно просто-таки эпический текст – изумительное стихотворение «Самовар», в истории использования которого вся история страны: «Был самовар столу начальник, // Стоял на видном месте встарь... // Теперь для нас чумазый чайник // На кухне царь и секретарь».<br /><br />Интересно развивается мысль иных поэтов из глубинки. Известно, что грустна и неопрятна бывает обыденная провинциальная жизнь. Поэтому уже не через любовь к малому, к знакомому проулку у своего дома, а через любовь к великому наследию империи, они обретают уверенность в себе. Таковы стихи коренной кимрячки Валентины Палионис. «Встреча с прекрасным» – это рассказ о поиске своей Джокондой от лица юноши, который сначала увидел замечательный образ на флаконе духов, а потом встретил Джоконду в жизни... Почти на крымском пляже, но она, как и многие другие, оказалась фальшивкой.<br /><br />Почти юный, по сравнению с остальными авторами «Вечерних огней», Владимир Коркунов демонстрирует изрядную долю жизненного оптимизма: «Я свой последний стих не напишу, // Пока могу к чему-нибудь стремиться...». В остальном, с точки зрения изобразительного изящества, юноша все же пока питает читателей исключительно надеждой.<br /><br />Война, Великая Отечественная, или вообще война (не мир) – эта та тема во многом задает одну из главных интонаций сборника. Ее в той или иной степени касаются Петр Головастов, Валентина Палионис, Анна Рыжова, Алексей Юрков (очень интересный состоявшийся поэт, творчество которого достойно отдельного разговора). Тревога, напряжение часто пробивается сквозь размеренный тон поэтических бесед при вечерних огнях.<br /><br />Душа в смятении из-за невозможности изменить мир, даже тот, что лежит рядом с тобой: «Живем, а счастья не находим, // Мы жизни случаев рабы...» (Анна Рыжова). Сердце гложет осознание одиночества: «...Журавли тянут к югу, // Покидая меня, // Удалого пьянчугу» (покойный Владимир Чирухин). Мысль останавливается на понимании того, что «...быстро годы пролетают, как на лице снежинки тают» (Николай Щаденко).<br /><br />Мои стихи – не плод фантазий.<br /><br />Не смесь придумок и каприз;<br /><br />Они – сбор жизненных оказий,<br /><br />Все то, что видим без кулис, – признается Анна Рыжова и... все-таки немного лукавит. Да, конечно, по стихам участников «Вдохновения» при желании можно изучать местную кимрскую географию. Сергей Лизин даже Кимрскому выставочному залу стихотворение посвятил. Не один примечательный уголок родного города и окрест лежащих деревень не ускользнул от их внимания...<br /><br />Я рискнул бы продолжить образ Анны Рыжовый и сказать, что вся кимрская жизнь и есть закулисье. А где же сцена? – спросите вы. Ах, сцена... А на сцене – десять кимрских поэтов, которым можно щедро рукоплескать в год большой поэтической премьеры. А они, к сожалению, бывают не часто. Но все же бывают благодаря Кимрской районной администрации и ООО «Порт Кимры», которые и помогли зажечь над старинным волжским городом эти «Вечерние огни».<br /><br /><em>© Кузьмин В. Блажен поэт, поющий оды [Вечерние огни: стихи и проза. Кимры, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 17 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-537337072474830712003-01-10T12:02:00.000-08:002007-12-27T14:09:29.829-08:00Такова провинциальная жизнь<strong><blockquote><strong>Хотулёв В. Пятница. Далее везде... Москва. Литфонд России, 2002, 224 с., 1000 экз., ISBN 5-85320-473-4</strong> </blockquote></strong><br /><em>Сохраненная в запылившихся тетрадях старичанина Виктора Хотулёва</em><br /><br />В Старицкой типографии на исходе 2002 года вышла новая книга прозы известного в нашем крае краеведа и хирурга Виктора Хотулёва. Сборник повестей, рассказов и коротких заметок, написанных в разное время, издан в год юбилея талантливого автора.<br /><br />Жанровые пристрастия старицкого беллетриста очень, как он и признается в предисловии, разнообразны: «иногда для души пишу рассказы, очерки, анекдоты и еще всякую дребедень». Оставив в стороне краеведческие изыскания Виктора Хотулёва (они в новый сборник и не вошли), обратимся собственно к прозе... Тем более что из жанров Виктору Хотулёву более всего удается именно «всякая дребедень» и короткие рассказы.<br /><br />Самое лучшее в книге собрано в разделах «С пером и скальпелем» (Из записной книжки Старицкого хирурга), «Такова провинциальная жизнь» (Ужасы нашего городка), «Из запылившихся тетрадей» (Больничные пародии) и, наконец, «Народные лекари среди нас». У хирурга Виктора Хотулёва безусловно есть большой талант журналиста и художника-живописца, который способен воплощать в миниатюрных текстах яркие моменты жизни. Это, я бы сказал, уникальное свойство – схватить факт жизни, колоритный, чем-либо запоминающийся (у Хотулёва чаще всего эффектом комизма) и влить его в текст. И при этом сохранить свежесть переживания, а, главное, обойтись без пошлости и самого малого художественного преувеличения.<br /><br />Где же изобразительный талант... – спросите вы, – описать, как в жизни, и этим ограничиться. Но, во-первых, есть мастерство и немалое в работе дагерротиписта. А, во-вторых, несомненный дар через какую-то остро подмеченную частность, через занятное анекдотичное происшествие раскрыть тип героя, иногда особенности его характера, свойственные современникам Виктора Хотулёва.<br /><br />Ох, уж и обижаются, наверное, на него некоторые из современников. Хотя чего обижаться? Если на самые неприглядные стороны быта обывателей – непомерное пьянство, распутство, озорство, а то и полнейшее безобразие, – Виктор Хотулёв ухитряется взглянуть с улыбкой. Улыбкой, которая безусловно несет в себе огромный положительный заряд.<br /><br />Тексты врача Хотулёва – как хорошее лекарство, они возвращают интерес к жизни, они поддерживают заинтересованность к тому, что происходит рядом, здесь и сейчас. Буду очень огорчен, если скажут, что анекдотические рассказы Виктора Хотулёва тот час после их создания не печатают старицкие газеты. Пусть непременно в таком случае автор шлет свежие истории в «Тверскую Жизнь». Напечатаем – и подписчиков в Старице прибавится.<br /><br />Любопытна и дневниковая проза Виктора Хотулёва. Повесть «Средь серых бликов» – это ведь своеобразный дневник, история болезни, написанная больным врачом. Но оригинальность текста не исчерпывается последним парадоксом.<br /><br />Публичный дневник по нынешним временам – вещь редкая. Впрочем, один известный тверской прозаик и журналист не без успеха увлекся этим жанром. Да вот еще журналист Владимир Шахиджанян именно такую терапию среди своих студентов пропагандирует. И жанр расцвел не только в Интернете, но и, например, в последнем номере журнала «Знамя».<br /><br />Дневник, который, ничего не опасаясь, можно опубликовать на следующее утро – это сверхжизнеутверждающий жанр. Возможность прямого диалога с миром и самим собой. В данном случае у Виктора Хотулёва в момент, когда все, кажется, рушится – страна, карьера, здоровье...<br /><br />Попытки заняться исключительным сочинительством не идут Хотулёву на пользу. Повествововательный тон «Полета под облаками» отличается неестественным смещением стилей. Герои ведут себя, словно живут в далекие 1960-е, а потом оказывается, что все происходит в сегодняшние дни. И студент Толик чуть ли не спасает Россию от серии очередных взрывов жилых домов и сам, едва выживает, после организованной террористами катастрофы. Смешно становится от самого текста, а не от того, о чем он...<br /><br />Наиболее удачны рассказы «Разлив» и «Холод как лекарство от порока». Здесь в коротком жанре, где есть место хорошему анекдоту, Виктор Хотулёв чувствует себя более чем уверенно.<br /><br />Таким образом – перед нами совершенно не обязательное для любого из тверитян, но узнаваемое для каждого старичанина здоровое, поднимающее настроение чтение.<br /><br /><em>Кузьмин В. Такова провинциальная жизнь [Хотулёв В. Пятница. Далее везде... Старица, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 10 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-17101130487354870842003-01-09T11:58:00.000-08:002007-12-27T11:59:55.224-08:00Отхлестана словами, не рукой...Вера Грибникова... Из скромной подающей надежды в поэтическом мастерстве вагоновожатой и лидера «Росы» она вдруг превратилась в одну из самых заметных тверских поэтесс, в которой некоторые уже видят и преемницу и нынешнего руководителя Тверского Союза писателей. Она медленно и упорно двигалась по лестнице творческой карьеры – от внимательной ученицы многие годы официального мэтра тверской поэзии Александра Гевелинга и всевластной (так и надо в творчестве) хозяйки «росных» посиделок в библиотеке Герцена.<br /><br />Так Вера – Вера Петровна Грибникова – стала поэтессой. Воспитанная в обстоятельствах черствой конкретики творческой и рабочей жизни, в стихотворчестве она полностью, судя по ее последнему сборнику, отдавалась иносказательности поэтической.<br /><br />И книгу-то назвала как? «Зимородок»... Что значит – рожденная зимой: какой угодно: настоящей, а, скорее всего, – человеческой, творческой. И ведь, действительно, такой и была эпоха. Конец 1980-х, 1990-е – время надежд и разочарований. И оно стало временем Веры...<br /><br />Добро и зло – извечная вражда.<br /><br />Добро и зло – цветущий сад и вьюга.<br /><br />Какое счастье поддержать друг друга,<br /><br />Когда по-волчьи скалится нужда...<br /><br />...В одной тропе, конечно, мало толку.<br /><br />А если много троп соединить?<br /><br />И Вера Петровна соединяла или иногда разъединяла – людей и поэтов в «Росе», разум и чувства, миры и пространства в дискурсе своих текстов. Последнее, безусловно, требовало особого мужества и терпения, прежде всего в творчестве. Путь аллегорического впечатления от жизни в изобразительном плане оказался для Веры Грибниковой наиболее приемлемым. Даже робкую слезу ее лирический герой позволяет обронить себе не иначе, чем в глубине души. «Из потерь и чувственных агоний // Вынесла я новую слезу. // Но она не по щеке стекает // Ручейком, соленою водой, // А в душе растерянной сияет...».<br /><br />Аллегорический тон преимущественно распространяется у Грибниковой на сферу человеческих отношений ­– стихотворения «Ковер судьбы», «Пешки», «Осенние перелеты», «Госпожа любовь», «Зажигаю свечу...» и другие. В то же время ей без труда удаются проникновенные реалистические образы в немногих текстах – «Колыбельная», «Узелок на памяти моей»...<br /><br />Но все же главное направление ее художественных поисков – изображение эмоциональной жизни в сравнении с чувственными ощущениями. Обратите внимание, например, на этот вот троп: «...и кутают меня воспоминания, // Как оренбургский ласковый платок». В этом легком фетишизме, который непременно содержит и почти эфирный эротический подтекст (стихотворение «Ошибка» об обманчивом ожидании возвращения любимого), есть одновременно все, что несет в себе образ оренбургского платка, который воспет в песне...<br /><br />Возьмем текст о ночи любви («Текла ночная синева...»), чтобы увидеть, как рождается образ. Сравнение любви с огнем, костром, пожаром известно еще из поэзии классицизма, ей был характерен так называемый реалистический аллегоризм. У Веры Грибниковой здесь дополнительно появляется, я бы сказал, фольклорный полутон разговора с милым, в котором развертывается метафора любви-пожара, от которой остается лишь пепел человеческих отношений.<br /><br />...И плыли искры над огнем<br /><br />И пламя пело.<br /><br />Сплетались в пламени одном<br /><br />Два жадных тела.<br /><br />А утром... горсточка золы...<br /><br />Ответь же, милый:<br /><br />«Зачем так ноченьки теплы,<br /><br />А зорьки стылы?!».<br /><br />Да, к аллегорике привыкаешь, подчиняешься ее законам. Но даже самый яркий метафорический образ может разрушить какой-нибудь неожиданный и неуместный прозаизм. Стихотворение «Ты вернулся»... В возвышенных иносказательных интонациях строится образ возвращения милого. Холод, остановивший время, растоплен весной его прихода, в которой пророс росток надежды. Обида прошла, утонула в очах, подружки же судачат, что он – всего лишь птаха вешняя. Символический ряд развивается по нарастающей и, наконец, мы у его венца... «Терпеливо слушаю советы, // Но не прячу я счастливых глаза. // Сколько ласки обещает лето! // ...Доброй будет на зиму запас». Последняя строка она о чем? О том, что много банок-склянок на зиму вместе будет заготовлено и ближайшая зима будет гораздо теплее ушедшей даже без милого, ибо погреб будет полным... Увлечься метафорической скорописью легко, но, расставаясь, надо помнить о читателе – он тоже увлекается.<br /><br />Впрочем, иногда у Веры Грибниковой мы находим и вполне реалистическое и очень яркое воплощение какого-нибудь образа: например, образной основы фразеологизма «не с той ноги» в стихотворении «Спасибо примете».<br /><br />...С изобразительной точки зрения мир действительно проще раскладывать на метафорические молекулы (весна – зима и прочее), чем на атомы конкретных эмоциональных состояний. Однако уже только одна попытка разгадать геном жизни оказывается всегда гораздо интереснее жонглирования отвлеченными представлениями о ней.<br /><br />Отхлестана... Словами, не рукой.<br /><br />Но сердце не щека, ему больнее.<br /><br />Слова остры, они пощечин злее...<br /><br />И с этим можно согласиться, если относиться к словам так, как Вера Грибникова. Строить из них мир, который не всегда или, как правило, конкретно никак не соотносится с реальностью и... жить в этом мире.<br /><br />Но есть и другой мир, о котором знает поэтесса.<br /><br />Разве сдержишь восхищенья стон<br /><br />Там, где вод голубоватый глянец<br /><br />Розовым закатом обращен<br /><br />В ненаглядный девичий румянец.<br /><br />Этот стон, крик, всхлип, гик восторга, не скроем, очень часто удается воплотить в слове и Вере Петровне Грибниковой.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Отхлестана словами, не рукой... [Грибникова В. Зимородок. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 9 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-15225917767437695192003-01-05T12:37:00.000-08:002007-12-27T12:38:01.718-08:00«Кого утешит ваше слово?»<em>Короткие заметки о тверской литературе 2002 года</em><br /><br />Тверская литература в 2002 году отличалась определенным однообразием в своей приверженности поэтическим формам. Поэзия властвует на просторах нашей губернии, по-прежнему владеет умами нового поколения поэтов. Марина Батасова, Вера Грибникова, Мария Гусева, Маргарита Ивицкая, Виктор Королев, Наталья Лосева, Ольга Никоноренкова, Виталия Чагина, Сергей Черный и другие... Мы должны быть счастливы, что сегодня очень многие тверитяне отдают свои лучшие дни постижению тайны творчества. Счастливы, что они берут в руки перо, не для того, чтобы убивать, а перо, чтобы порождать – идеи, образы... Они хотят понимать этот мир, они также хотят, чтобы и мы их поняли.<br /><br />Сотни людей в губернии увлечены литературным творчеством. Возрастов совершенно разных – от самых юных до пенсионеров. Для многих способность писать – открытие недавних лет. Для некоторых, например, инвалидов – это едва ли не единственная возможность полноценной жизни в ярких красках изобразительных поисков и открытий. И многие из них, ощущая отсутствие любого художественного опыта и очень часто хоть какого-нибудь литературного образования, ищут подсказки у классиков. Но более всего замечательно то, что они обращаются к мастерам опытным... и те им отвечают взаимностью. Евгений Сигарев, Евгений Карасев, Валентин Штубов, Константин Рябенький много работают с новыми авторами. И в этом году мы увидели отчетливые и, я полагаю, щедрые плоды их деятельности – это многочисленные сборники стихов.<br /><br />Еще два года назад, как вы помните, существовало некоторое непонимание между поколениями тверских литераторов, оно нашло свое воплощение и на страницах прессы, в многочисленных спорах, полемике. В действительности многие из авторов просто, как они считали, боролись за одну возможность – быть, а другие – за возможность оставаться. Разговор между руководством местного отделения СП РФ и группой писателей, покинувшей его ряды, был острый и дерзкий. Но сейчас очевидно, что он был очень полезным. В определенной степени он был и примером для тех, кто знал лишь о неком единственном пути в литературу, который почему-то непременно лежит через вступление в союз.<br /><br />Членство в писательских союзах, литературных группах, издание книги, – все это, безусловно, может быть конкретной и зримой целью молодых авторов. Но главное – поиск художественного единства... И хотя наш земляк Владимир Соколов очень верно сказал о том, что «нет школ никаких, только совесть...», все равно остаются идеи, иногда художественные приемы и предпочтения, которые способны объединить людей. Обретение направления, тенденции поэтического движения в литературных объединениях очень многое дает молодым авторам, которые только становятся на путь мастерства. Творческих в прямом смысле литературных союзов в Твери нет со времен противостояния «тапповцев» и «никитинцев». Тверское отделение СП РФ – это коалиция писателей, которые просто могут по разным причинам часто или не очень печататься, или вообще не печататься в областном книжно-журнальном издательстве. Но ведь литературная дружба – это всегда импульс к сопереживанию, сочувствию и одновременно положительному соперничеству. Именно позитивного вектора не хватало немногочисленным в 2002 году спорам тверских литераторов. Впрочем, в основном это были споры критиков...<br /><br />Со времен казарменного социализма до нас дошло представление о том, что критики придуманы только для того, чтобы разъяснять читателю, что, собственно, хотел сказать иной писатель: что хорошо, что плохо, что вредно. Чекистские повадки в критике знакомы и тверскому читателю... В Твери в 2002 году на страницах газет г-на Локтева особенно расцвел тот род критического жанра, когда авторов больше интересует не художественный текст, а личность критика, который о нем уже что-то написал.<br /><br />Малочисленные тверские критики по-прежнему не любят друг друга, и несмотря на то, что изрядно знакомы, непременно норовят обозначить товарища местоименным словом «некто», следовательно «неизвестно кто»... Критический эгоизм постепенно приводит к тому, что местные поэты и прозаики все меньше и читают о себе, все меньше знают друг о друге.<br /><br />Новых авторов, яркий талант которых нельзя не заметить, тем временем становится все больше. Среди поэтических открытий года особенно можно выделить Виктора Королева из Бельского района и Лидию Гроздову из Нелидова, о поэтических сборниках которых «ТЖ» рассказала летом минувшего года. Оба автора пишут достаточно давно, и уровень и самобытность их мастерства свидетельствуют о том, что публика могла бы заметить их стихи гораздо раньше. Сколько еще творческих открытий откладывается по причине отсутствия публикаций, а сколько так и уйдет в безвестность...<br /><br />Мы заждались новой книги поэта Алексея Роженкова из Белого. Я помню, в каком восторге два года назад замерла приемная комиссия СП РФ, прислушиваясь к свежим образам текстов простого тверского охотника. Это были стихи о волке...<br /><br />...Бывал облавами гоним,<br /><br />В капканы ловлен, ядом травлен;<br /><br />Но не расправились мы с ним,<br /><br />Равно судьбе он предоставлен.<br /><br />Как будто высший суд и толк<br /><br />Хранит его и под прицелом.<br /><br />Жестокость, внутренний наш волк,<br /><br />Равно соперничает с серым.<br /><br />Тогда столичные ценители его стихов выхлопотали ему скромную стипендию. С тех пор его поэзия изменилась, она стала сильнее, глубже, насыщеннее. Но на книгу (первая и пока последняя вышла пять лет назад) денег нет. А в темплан областного издательства Алексей Роженков вряд ли в ближайшее время попадет. Я не боюсь ассоциаций, но не случайно к его первой книге предисловие написала Галина Безрукова. Мне кажется, что как художник она была такой же вызывающе самостоятельной, непоклонной и терпеливой, как Алексей. Хочется наконец открыть и книгу поэтессы из Лихославля Любови Гордеевой.<br /><br />Мне стихи написать –<br /><br />Это снова коснуться запрета<br /><br />Говорить о любви<br /><br />И в молчанье<br /><br /> о ней<br /><br /> горевать,<br /><br />Выходить на простор<br /><br />Отражения<br /><br /> белого<br /><br /> света,<br /><br />Обнародовать боль...<br /><br />Пусть даже боль... Но обнародовать – это главное пожелание всем тверским литераторам в новом 2003 году.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Кого утешит ваше слово? Короткие заметки о тверской литературе 2002 года // Тверская Жизнь. 2003, 5 янв.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-58600103136060456572002-12-14T12:12:00.000-08:002007-12-27T12:14:05.362-08:00Соседний мир Алекса Бора<strong><blockquote><strong>Бор Алекс. Этот мир – мой: рассказы. Тверь, 2002, 100 экз., 96 c., без<br />ISBN</strong> </blockquote></strong><br /><br />Когда молодой человек собирается подарить возлюбленной единорога на Новый год, то от него, надо сказать, ничего не зависит. Даже эльф, случайно забредший в городской сад, не способен ему помочь. Лишь один талант художника, способен влить в нашего героя уверенность в себе, если, конечно, он есть – талант...<br /><br />«Этот мир – мой» – второе издание Алекса Бора. ...Вновь сборник фантастических рассказов. Впрочем, я бы уточнил направление стилевых поисков Алекса Бора и охарактеризовал его как романтическую фантастику. Алекс Бор – неисправимый и окончательный романтик, я бы даже сказал занудный романтик. Занудный – в смысле слишком однообразный, постоянный... Даже героини у него непозволительно носят одни и те же имена – все без исключения Маши и Тани.<br /><br />А в рассказе, давшем имя сборнику, автор так и не смог разобраться, как зовут его героиню: то Маша, то Таня (с. 40, 44, 46). «...Разум Олега помутился, когда под его рукой случайно оказалась грудь Тани, скрытая купальником. ...и Олег отдернул руку, а его губы уже впитывали в себя сладкий жар, исходящий от Машиных губ». ...Если, простите, это не «веселое труа», то, скажете вы, – обидная и столь распространенная ныне досадная оплошность автора брошюры, у которой корректора и редактора не оказалось? Или, что, скорее всего, – обыкновенная рассеянность, невнимательность автора, в том числе художественная.<br /><br />В книжке собраны рассказы времени недавнего, когда местом встречи определенного рода творческой публики были страницы одной из рубрик газеты «Ярмарка». Авторы о чем-то спорили, что-то сочиняли, назначали встречи у памятника Ильичу в центре Твери (рассказ «Этот мир – мой»). Вероятно, существовала там своеобычная среда общения... Потом пришел в Тверь Интернет (рассказ «Единорог для любимой девушки»), и в 1997 году часть этой с претензией на литературное творчество писанины, рожденной главным образом по причине человеческого и творческого одиночества, переместилась в Интернет. И где-то там, в Интернете, до сих пор существует. И иногда выбрасывает на поверхность вот такие сборники, то провальные, то подающие надежды – вроде книги Алекса Бора.<br /><br />Тексты сетевых авторов в большинстве своем однообразны, особенно в том случае, если они о чувствах, о любви. Но ведь именно способность художественно воплотить степень близости, в том числе сексуальной, часто свидетельствует о степени изобразительного мастерства автора.<br /><br />Что касается текстов Алекса Бора, то они оставляют у меня двоякое впечатление. Алекс Бор демонстрирует постоянную способность придумывать интересные сюжетные ходы: рассказы «Эффект присутствия», «Eдинорог для любимой девушки», «Разорванные паруса». И при этом мы видим едва ли не полную повествовательную беспомощность. Только иронию вызывает фантастика в жанре «сопли и слезы», герои которой едут любить друг друга на заповедный берег Волги, чтобы в минуты соития услышать рев неожиданной – в кавычках – грозы. Кажется, что кто-то из когорты авторов «около «Росы» уже совершенно справедливо советовал Алексу Бору перенести действие его фантастических историй в пространства более подходящие для этого жанра, чем окрестности универмага «Бастилия» и Березовой рощи, что в районе поселка Химинститута.<br /><br />Впрочем, Алекс Бор творит в своих рассказах миры, которые присутствуют параллельно нашему быту здесь, в Твери. Его сборник – еще одно свидетельство того, что рядом есть другой слой жизни, вторая реальность, в которой творческие люди пытаются найти себя и вот теперь – рассказать нам о своих личных и не только открытиях.<br /><br />Они спорят друг с другом, спорят своим существованием и творчеством с нами. Но мне кажется, что успех – творческий или жизненный – их ждет только в том случае, если они забудут о каких-то мелких проблемах, которые остаются в отношениях между ними. В творчестве современные «романтики», все эти многочисленные фантасты, толкиенисты, а теперь еще и поттероманы, не должны злословить или решать свои эмоциональные проблемы. Личные драмы могут быть только импульсом к вдохновенной работе, но не способом изобразительной мести...<br /><br />И еще несколько слов о чувствах. У Овидия в «Науке любви» были прекрасные строки: «Безумная ночь, бесконечная даль, // жестокие страдания, // все труды собраны в стане любви». Они о том, что нужно во всем идти до конца. Что творчество, как и страсть, не терпит полуслова, что даже самый робкий жест не должен быть двусмысленным.<br /><br />Чтобы выйти на новый уровень мастерства тверским фантастам, «романтикам» и всем, кто пробует себя на литературной или сетературной стезе, нужно еще очень долго идти дорогами, параллельными серой обывательской жизни. Нам всем и Алексу Бору тоже...<br /><br /><em>© Кузьмин В. Соседний мир Алекса Бора [Бор Алекс. Этот мир – мой. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 14 дек.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-11659368592365936052002-12-10T12:43:00.000-08:002007-12-27T12:44:58.396-08:00Я в себя сумею воплотиться<blockquote><strong>Прозорова Людмила. Шестинская затворница: стихи и поэма. Тверь, 2002, 160 с., 500 экз., ISBN 5-85320-396-7.</strong> </blockquote><p>Эту формулу творчества провозглашает известная тверская затворница Людмила Прозорова. «Известная затворница» – почти оксиморон и непозволительная самоуверенность после затворника вермонтского. Яркий художественный жест долгое время томившихся взаперти поэтических крыльев.<br /><br />Людмила Прозорова – действительно затворница, поэтический голос которой мы не слышали более десяти лет. И вот в начале года была отпечатана новая книга: в нее вошли, как сообщает предисловие, тексты, почти два десятилетия назад отобранные для публикации Владимиром Солоухиным, которого уж нет с нами... Здесь же, рядом – новые стихи. Мне как читателю совершенно очевиден тот глубокий разлом, та бездна, которая лежит между этими пластами стихов. Она очень ощутима, ибо стихи расположены не хронологически, а главами. Хотя в любом случае возникает между текстами, если не диалог (две лирические героини одного автора говорят на языках совершенно разных, едва ли не иностранных), то некая полемика, некоторый молчаливый спор.<br /><br />Затворники свободной России – это судьба очень многих литераторов, в том числе тверских, последнего десятилетия. Творческие затворники по собственной воле или нет. Не стану называть их имена, ведь будут обиды. Да они и были, когда жизнь развернулась вспять, на коренной перелом эпохи наложились личные трагедии. Но когда художник, сильный и смелый, способен преодолеть (переждать) отчаяние в творчестве, тогда – и в жизни...<br /><br />Героиня Людмилы Прозоровой не разлюбила мир: «...С такою болью и несовершенством. // Мне этот мир уже не разлюбить. <...> Я не умру однажды от тоски – // Я просто с жизнью пережду разлуку». Понимание жизни как одной дороги, по которой надо идти до конца, проходит через весь сборник. Образ «Лиры струнной», на которую остается уповать в самые горькие минуты, и стал тем мотивом, который цементирует сборник в поэтическую книгу. «...Жизнь на счастье и горе не делится – // Просто свет, просто тьма и огонь...».<br /><br />Вот, например, стихотворение «Женщина на облаке»... Сразу вспоминается Маяковский... Образ Прозоровой совершенно иной, но в нем такая же скрытая энергетика символа.<br /><br />Я взбиваю облака перину,<br /><br />От горы к нему рукой подать!<br /><br />Крылья невесомые раскину,<br /><br />Упаду в пуховую кровать.<br /><br />...А друзья, лежащие на пляже,<br /><br />Растянувшись на песчаном пологе,<br /><br />Взглянут в небо, удивятся, скажут:<br /><br />«Посмотрите: женщина на облаке!».<br /><br />И одновременно тихий взрыв отчаяния, творческого ничегонеделанья здесь, у крыльца родного дома (стихотворение «Ничего, ничего не делать...»), и уже другие белые облака: «...А за белыми облаками, // Где стихии, как снег, сухи, // Машут белыми мне руками // Ненаписанные стихи». В полотно мотивов вплетается образ безжизненной суши, когда ледяной снег сух, как песок в пустыне: «...плоть живую сушим...» (стихотворение «Шествие»). И, наконец, – «Я думала, что я из камня, // Но оказалось: из песка... <...> Я рассыпаюсь, рассыпаюсь... // Сегодня есть, а завтра нет».<br /><br />В новой тетради стихов Любови Прозоровой выстраивается нелегкий путь творческого самосохранения. Он идет через разочарованье, затворничество, мучительные переживания, поиски и боль о потерянном прошлом (о былых года, о «беге по мокрому песку» - стихотворение «Утоли моя печали»), наконец, – исповедь... «Исповеди» – именно так называется небольшая, но значимая в композиции сборника часть. «Написать бы мне стихотворенье, // Чтоб смеялись и плакали вы», – так Прозорова заканчивает главу «О том о сем». И, действительно, пишет целых три таких стихотворенья. Горьких, но с предельной степенью откровенности и более чем прозрачной символикой: о старой одинокой суке, кобыле, которая любила, и, наконец, о мудрой крысе. Ирония смелая и очистительная – доминанта этих текстов.<br /><br />За ними – возрождение...<br /><br />Я женщина, я вечность – ты мгновенье!<br /><br />Ты вспышка звездная у неба на груди.<br /><br />Нет смерти у меня и нет рожденья,<br /><br />Лишь восхожденье млечного пути.<br /><br />А дальше идут («И жизнь, и слезы») самые, что ни на есть женские стихи, стихи поэтессы, которые нравятся поэтам, – со странными интересами, загадочными грехами, как говорил Владимир Соколов, который знал толк в подлинной красоте и уме русских поэтесс.<br /><br />Шестинские бдения Людмилы Прозоровой исполнены сельского колорита и деревенской тишины.<br /><br />Ничего у меня не осталось,<br /><br />Лишь тверское село и погост...<br /><br />Стихотворения «Тебе», «Я сижу, пряду льняную нить», «И когда последнего крестьянина // Увезут однажды на покой», «Вырой мне колодец с голубой водою...», «Когда за окошком забрезжит рассвет...» и другие написаны в лучших традициях крестьянской поэзии. Хотя слишком нарочиты кладбищенские интонации.<br /><br />В финале «...Затворницы» значение, вообще цель писательства, сочинительства осмысляется как суть жизни, ее источник, содержание и опора. В творчестве спасенная душа заключается в оправу поэтического слова, в котором она и будет жить. Примерная формула известна со времен Горация. Но вот что особенно интересно у Прозоровой – душа сохранена безжизненной. Она как бабочка или сухой цветок, как мотылек на шпильке.<br /><br />Странной символистской схемой выглядит в конце книги поэма Прозоровой «Пробуждение». Любовь человеческая противопоказана страсти творческой, не терпит творчество любой измены. Жизнь в искусстве означает смерть в жизни?.. Этот главный вопрос, который звучит в новой книге Людмилы Прозоровой так и остается без ответа.<br /></p><p><em>© Кузьмин В. Я в себя сумею воплотиться [Прозорова Л. Шестинская затворница. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 10 дек.</em></p>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-3205006909288153352002-12-06T12:18:00.000-08:002007-12-27T12:19:41.553-08:00В поисках лазоревых цветов<strong><blockquote><strong>Бедер Нина. Лазоревый цветок на снегу: сказки для детей младшего школьного возраста с иллюстрациями-раскрасками. Тверь, 2002, 52 стр., 150 экз.,<br />без ISBN</strong></blockquote></strong><br /><br />Именно в таких поисках проводит время тверская сказочница Нина Бедер. Одушевленные герои – муравьи, светлячки, пингвины, игрушки из магазина – ее нереальных историй отправляются в далекое путешествие, чтобы произошла встреча – не с ними и не для них... Но та таинственная встреча в глубине души юного читателя, которая подсказывает порой гораздо больше, чем самые яркие и зримые уроки воспитания и жизни.<br /> <br />У нас, как известно, мало кто пишет для детей: из элегантных дам-профессионалок это Гайда Лагздынь (Тверь) и Марина Соколова (Лихослаль). Но у детской сочинительницы Нины Бедер и в тверской, так сказать, самодеятельной литературе ниша особенная: она – сказочница. Уже несколько лет ее короткие истории появляются на страницах местной периодики. И вот – скромная первая книга, замечательно нарисованная тверским художником В. Варламовым.<br /><br />Сказка – жанр диковинный: для характеров, которые и в зрелом возрасте способны удивляться. Детские писатели – люди более чем своеобычные. Каждый, конечно, по-своему... Уникальность мировосприятия Нины Бедер – в светлом и непосредственном взгляде на серую действительность, которую она способна преображать своим фантастическим творчеством.<br /><br />Хотя книжка ведь вышла во многих смыслах «серенькая». По полиграфическому качеству – почти самодеятельная. И это понятно: издано как всегда на крохи, ради того, чтобы не пропал или хотя бы чуть продлил жизнь свою труд души не малый – не только для близких друзей, но как бы и для того «большого» широкого читателя, на которого рассчитывала.<br /><br />На «раскраску», кстати, скромная брошюра не потянет... Может быть, и не стоило называть «раскраской». Ведь, собственно, и рисунки Варламова это все-таки графика. Работа художника при всей ее простоте – серьезная и осмысленная. Мысли совершенно серьезные навевают и многие детские сказки Нины Бедер. В первую очередь – «Лазоревый цветок на снегу» и «Храм исполнения желаний»... Известна, конечно, жанровая формула сказки: мол, та – ложь, да в ней намек. Но это о народной сказке сказано, а есть еще сказка литературная: та ведь не наискосок намекает, а заставляет думать, смыслы расшифровывать в совершенно определенном направлении... И если появляется в тексте Бедер таинственный одушевленный голубой цветок («Лазоревый цветок на снегу»), то здесь уже позади целая литературная традиция, которая каждому читателю осознанно или на уровне подсознания что-то конкретное подсказывает.<br /><br />Вот, например, необыкновенная история о луне («Абажур для луны»), которая украла маленькую девочку-рукодельницу, чтобы та сшила ей красивый абажур... Ну, тогда бы ее, луну, уж точно все заметили. Девочка Оля, конечно, сшила, но не абажур, а парашют. На нем и вернулась на землю. И парашют этот все заметили, а вот девочку под ним достаточно долго искали...<br /><br />Почти притча о самой Нине Бедер.<br /><br />И вообще – все-таки не плохо мы живем, если во всем этом бедламе кто-то рожает детей. А еще более удивительно, почти необъяснимо таинственно, что кто-то пишет для них добрые сказки.<br /><br /><em>© Карцев В. В поисках лазоревых цветов [Бедер Н. Лазоревый цветок на снегу. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 6 дек.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-1526144492094545422002-11-12T12:50:00.000-08:002007-12-27T12:52:13.396-08:00Охапки слов – в стихотворенье...<em>Летят, как будто в печь поленья</em><br /> <br /><blockquote><strong>Усицков Станислав. Росплески: стихи. Вышний Волочек, 2002, 84 с., 500 экз., ISBN 5-94124-007-4.</strong></blockquote><br /><br />Станислав Усицков врос в деревенское житье столь глубоко, осмысленно, что «строительным материалом» его стихов легко становится словесный мусор сельской суеты. Его рукописи не горят не потому, что очаг в его доме остыл. Напротив, он освещает целую гору поэтических тетрадей на рабочем столе. Но в них, в тетрадях, – огонь рябин покруче, огонь осинника за окном, огонь звезд, «сверкающих в тыщи карат»... <br /><br />«Росплески» – вторая поэтическая тетрадь вышневолоцкого поэта Станислава Усицкова. Имя у сборника в определенной степени символичное, ибо в нем раскрывается особенная формула жизни, способ отношения к миру, которые все чаще встречается в творчестве наших земляков. Вообще интересно написать текст о заголовках тверских книг стихов... Они скажут нам многое – об авторах, о времени, о жизни, ...в которую Станислав Усицков смело и безболезненно расплескивает порой самые потаенные личные чувства. В его стихах радость – простая, человеческая – которую не от кого скрывать.<br /><br />Но, с другой стороны, в стихах Станислава Усицкова есть множество повторов – образных, лексических, надоедливо встречаются однообразные фигуры, гуляют сквозняком известные мотивы и... приметы действительности, которые его, Усицкова, окружают. Действительность, домашний быт, у некоторых тверских «дон-жуанов» – постель, у некоторых тверских лицедеек – сплетни-пересуды, остаются тем камнем преткновения, преодолеть который мешает и недостаток таланта, и нетребовательность к самому себе.<br /><br />Взыскательный к творчеству художник обыкновенно выбирает путь посильного сопротивления действительности. Насколько успешным он оказался у Станислава Усицкова...<br /><br />Автор предисловия к сборнику «Росплески» одаренный тверской поэт Константин Рябенький отмечает в творчестве своего земляка и «исконное полузабытое русское слово, очень бережно и умело вставленное в текст», и «народный юмор и самоиронию».<br /><br />Конечно же, главные находки Усицкова-поэта в области живописного языка, слова, которое, говоря устами автора, «течет ... негромко из прошлого в тиши». Обращает на себя внимание увлечение диалектом не с целью воплощения одного только местного колорита... Яркие изобразительные эффекты возникают у иных художников, когда на основе слов местных, по смыслу полупрозрачных, но широкому читателю неизвестных, они ведут разговор едва ли не о вечности. В этом направлении есть попытки движения и у Станислава Усицкова.<br /><br />...В омутах притаились жерлицы.<br /><br />Залегли переметы на дно.<br /><br />Мельтешат за распадком зарницы,<br /><br />как фрагменты немого кино.<br /><br />Взатемь длится загульбище наше.<br /><br />Прогорает суббота дотла.<br /><br />Пьем на трапезе полную чашу,<br /><br />зачерпнув из мирского котла.<br /><br />Эти строки описательные – из стихотворения «В субботу» – крайне неблагозвучные, через которые так и проступает субботний полупьяный сельский зз-у-уд, что несется над округой. Согласитесь, что для пейзажной лирики они, так сказать, унылы, точнее, слишком скучны. Для медитативной, напротив, чрезмерно приземленны. И вот на этом изобразительном противоречии очень часто рождаются стихи, которые заставляют одновременно и думать, и удивляться, и иногда – наслаждаться...<br /><br />Где старца месяца рога<br /><br />боднули рёлку за излукой,<br /><br />живет нахохлившейся букой<br /><br />деревня возле бочага.<br /><br />Колхоз-то ниц зело лежит,<br /><br />споткнувшись около трясины,<br /><br />со снытью драную корзину<br /><br />припрятав около межи...<br /><br />Дороги торной – не видать.<br /><br />(Чертополох пленил округу.)<br /><br />Жует артельную подпругу<br /><br />всепожирающая гать...<br /><br />...«Деревня» – едва ли не самое оригинальное у Усицкова стихотворение, которое показывает направление верных, но не всегда удачных художественных поисков автора: показать мир погибающей деревни из ее глубины, своеобразными изобразительными средствами. Однако внимание к одному только орнаменту жизни, воплощенному в основном в лексический строй таких текстов, чревато парадоксальными потерями смысла... Непонятые строки встречаются и у Станислава Усицкова. Не помогает даже короткий словарик «Редко встречающихся слов, используемых в стихотворениях». Его надлежало бы существенно расширить.<br /><br />Тем ярче кажутся простые тексты, написанные в традиционном народном стиле, почти хороводные: «Сполохи ночные. // Сполохи за речкой. // Где же ты, зазноба, // неужель на печке?» или «Враз нашла коса на камень – // дзинь! // Вылетают искры в рамень, // в синь» и так далее. Но и здесь, как видите, Станиславу Усицкову не всегда удается удержаться от орнаментальных изобразительных упражнений.<br /><br />Повторимся, что сборник «Росплески» щедро показывает читателю творческие (изобразительные) и жизненные (душевные) поиски поэта...<br /><br />Сторожено дремлет дом-гора.<br /><br />Огонь косматый ест поленья.<br /><br />Охапки строк в стихотворенье<br /><br />Пришла укладывать пора...<br /><br />Но, к сожалению, поленницы слов для творческого пожара иногда бывает слишком много...<br /><br />Впрочем, Станиславу Усицкову, достаточно тепла домашнего очага, которым он легко делится с нами.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Охапки слов – в стихотворенье... [Усицков С. Росплески. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 12 ноября.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-80699425522856476772002-10-10T12:26:00.000-07:002007-12-30T07:16:30.947-08:00Про любовь никому не рассказывай...<strong>110 лет назад родился Михаил Козырев</strong><br /><br /><a href="http://2.bp.blogspot.com/_8VaaMq9FWj0/R3e1-61tP0I/AAAAAAAAAB0/unD_MSFOTvY/s1600-h/kosyyrev_2007.jpg"><img id="BLOGGER_PHOTO_ID_5149784791472488258" style="FLOAT: right; MARGIN: 0px 0px 10px 10px; CURSOR: hand" alt="" src="http://2.bp.blogspot.com/_8VaaMq9FWj0/R3e1-61tP0I/AAAAAAAAAB0/unD_MSFOTvY/s320/kosyyrev_2007.jpg" border="0" /></a>У слова есть удивительное свойство – оно может быть едва ли не вечным, когда отзывается в сердце человека притягательной мелодией. Тогда сквозь поколения и времена оно всплывает где-то в глубине души едва памятным мотивом. Голосом ли забытой эстрадной звезды, срывающимся ли напевом матери, речитативом отца и прадедов – на уютном семейном застолье. «...Когда все были живы, даже те, кто были под корневищами родной земли». В мареве ли тишины предвечерней из окна, широко распахнутого в твою будущую жизнь...<br /><br />Людей талантливых, чья жизнь началась в России ХХ века, ждала расправа зверская, несправедливая – в лагерях, застенках спецслужб.<br /><br />Михаил Яковлевич Козырев...<br /><br />50-летнего поэта и сатирика пытали в Саратовской тюрьме сотрудники НКВД в то время, когда фашисты подходили к Москве. Сердце не выдержало, зарыли тело в общей могиле.<br /><br />В те дни, по знаковому стечению обстоятельств, на саратовской земле в эвакуации находилась родная сестра Михаила Козырева, Антонина Яковлевна Соколова с детьми, Мариной и Владимиром. Убили поэта и прозаика... Никто не узнает об этой смерти еще десятилетие. Но что-то не случайно отозвалось в сердце мальчишки, и будущий поэт Владимир Соколов, признанный классиком еще при жизни, написал в Саратове одно из первых своих стихотворений. А мама, архивный работник, отдала его в стенную газету архива. Несколько позже писательский дар проявился и в Марине. Ее жанр тоже козыревский – короткая проза, полная ясного юмора.<br /><div align="center"></div><br /><p><img id="BLOGGER_PHOTO_ID_5148776122697989874" style="DISPLAY: block; MARGIN: 0px auto 10px; CURSOR: hand; TEXT-ALIGN: center" alt="" src="http://2.bp.blogspot.com/_8VaaMq9FWj0/R3Qgmq1tPvI/AAAAAAAAABM/UeLHySj9_6I/s320/Kozirev.jpg" border="0" /></p><br /><p align="center"><span style="font-size:78%;"><strong>Обложка сборника прозы "Подземные воды"</strong></span></p><br /><p>Когда убивают писателя, появляются еще два. Быть может, в этом, секрет жизненной силы слова.<br /><br />Михаила Яковлевич Козырев прошел путь от студента Тверского реального училища до секретаря литературного общества «Никитинские субботники», объединившего в 1920-е самые светлые литературные силы начала ХХ века. В «...субботниках» участвовали П. Антокольский, М. Булгаков, В. Вересаев, С. Городецкий, В. Звягинцева, Р. Ивнев, Л. Леонов, О. Мандельштам, П. Орешин, Б. Пастернак, М. Пришвин, П. Романов, М. Цветаева, В. Иванов, Л. Леонов, Кукрыниксы, многие другие...<br /><br />Обратите внимание – среди имен тех, кто дважды (недолгое время «...субботники» возглавлял А.Неверов) выбирал своим председателем Михаила Козырева, нет почти ни одного, запятнавшего себя слабостью предательства. Зато сколько мучеников за слово, за возможность одну только – быть самим собой в литературе, в жизни.<br /><br />Михаил Яковлевич Козырев обладал удивительно разносторонним литературным даром. Когда с середины 1930-х он предпринял попытку издания собрания сочинений, текстов набралось на десяток томов. Множество сатирических рассказов, которые два десятилетия печатались в лучших сатирических изданиях – «Бегемот», «Смехач», «Крокодил», «Огонек». Фантастические, приключенческие, криминальные романы, повести о любви, сказки, наконец. Неизвестно, включил ли Козырев в план собрания стихи. А они тоже были очень разные. От футуристических экспериментов, о которых пишет Борис Гусман в книге «Сто поэтов», изданной, кстати, в Твери в 1923 году, до... городских романсов. Текстов простых, трепетно трогающих за душу...<br /><br />Они звучали в поколениях голосами Вадима Козина, Петра Лещенко, Изабеллы Юрьевой, Нани Брегвадзе...<br /><br />«Называют меня некрасивою...», «Недотрога», «Газовая косынка», «Мама», «Эх, Андрюша...».<br /><br />Многие из этих песен считают народными – и нет высшей степени признания.<br /><br />Какие разные ситуации передают эти легкие на поверхности, но очень пронзительные тексты. Их принимал и принимает до сих пор всякий слушатель, да и современные поп-музыканты не забывают. Возможно, что среди секретов их популярности то, что за каждым стихотворением – реальная история.<br /><br />Так, например, спустя десятилетие после убийства Михаила Козырева, в 1950-х стала хитом песня «Называют меня некрасивою...».<br /><br />...Так зачем же он ходит за мной?<br /><br />И в осеннюю пору дождливую<br /><br />Провожает с работы домой.<br /><br />А вчера, расставаясь вечером,<br /><br />Уходить не хотел ни за что,<br /><br />Чтобы я не озябла, на плечи мне<br /><br />Осторожно набросил пальто...<br /><br />Этот текст – поэтическое воплощение истории любви сестры поэта, Антонины Соколовой (Козыревой). Называли ее некрасивою, готовили серое учительское платьице, не надеясь на особо удачную пару. Но пришла любовь, у которой свои представления о красоте...<br /><br />Эта песенная история, в которой заключен полной страсти роман, написана от лица героини. Не менее пылкие признания удались Михаилу Козыреву и в романсе «Газовая косынка».<br /><br />Ты, смотри, никому не рассказывай,<br /><br />Что душа вся тобою полна,<br /><br />Что тебя я в косыночке газовой<br /><br />Ожидаю порой у окна.<br /><br />Что тоскую, люблю тебя пламенно<br /><br />И, тоскуя, ревную тебя,<br /><br />Ты молчи – все скрывай,<br /><br />Словно каменный...<br /><br />В этом едва ли не самом популярном козыревском романсе выражена формула сокровенной любви, которая всегда тайна и в тайне – она спасена.<br /><br />...Про любовь никому не рассказывай,<br /><br />Никому, ни за что, никогда...<br /><br />А в песне «Недотрога» еще одна черта нежных человеческих отношений. Она о дружбе, в которой часто рождается и любовь тоже.<br /><br />...Все мне, родная, открой.<br /><br />Что с тобою, друг мой?<br /><br />Если в сердце тревога,<br /><br />Ты со мной поделись,<br /><br />Дай мне руку, моя недотрога,<br /><br />Милая, мне улыбнись.<br /><br />Многогранный талант Михаила Яковлевича Козырева по-разному откликается в сердцах современных читателей и слушателей. Его слово живо, но еще более ценно то, что у этого слова есть автор. За это мы должны благодарить супругу Козырева поэтессу Аду Владимирову (Олимпиаду Владимировну Ивойлову), которая добилась его реабилитации. И, конечно, семью Соколовых – Антонину Яковлевну и ее детей, Владимира Николаевича и Марину Николаевну. Они хранили память о брате и дяде, берегли его книги, молча любили. И заветными стали для них слова уже старинной песни...<br /><br />Про любовь никому не рассказывай, никому, ни за что, никогда.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Про любовь никому не рассказывай... К 110-летию Михаила Козырева // Тверская Жизнь. 2002, 10 окт.</em></p>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-10681252819762249312002-10-03T12:23:00.000-07:002007-12-27T12:25:02.981-08:00О грезах тверского Надсона<blockquote><strong>Дука Валентин. Стихами призрачными грезя... Стихотворения. Тверь: ПослеЗавтра, 2002, 80 с., 150 экз., без ISBN</strong></blockquote><br /><br />Молодежное движение ПослеЗавтра, возглавляемое все еще пока самым молодым тверским чиновником, дизайнером, художником и просто, как говорят, хорошим человеком Андреем Юдиным представляет первый сборник стихотворений Валентина Дука<br /><br />Коллега-журналистка, не лишенная склонности к поэтическим экспериментам, обнаружив на моем рабочем столе творческую тетрадь Валентина Дука, совершенно справедливо посетовала на явную избыточность в имени книги слова грёзы... Что она имела в виду? Вероятно, необходимость быть в поэтическом творчестве предельно экономным в использовании словесного материала.<br /><br />Образ грез уже содержит в себе смысл призрачности. Ведь греза – это игра воображения, мечта, «призрачное видение в состоянии забытья, бреда», если утверждать с точностью словарной статьи.<br /><br />Но на самом деле имя книги доподлинно предает эмоциональное состояние и ее лирического героя, и, судя по несколько вычурному экзальтированному вступлению, самого автора.<br /><br />Так кто же он, персонаж этого сумрачно-дремотного поэтического сна?<br /><br />Музыкой мир земной объят.<br /><br />Мы осязаем звуки!<br /><br />Целуем в губы тех, чей взгляд<br /><br />Ложится прямо в руки...<br /><br />Все ощутимо в этом мире:<br /><br />И счастье, и молчанье лиры!..<br /><br />Не случайно, не вдруг в сборнике Валентина Дука всплывает имя страдающего поэта Семена Надсона. Он, кстати, по убеждению современников, не очень-то хорошо владел формой стиха (хоть и получил Пушкинскую премию Академии наук; о технических оплошностях молодых поэтов можно говорить бесконечно, и у Валентина Дука этих ляпсусов хватает: «разлука разлучит», «пальцем кажет», «я – гордец» и прочее). Но вот недостаток этот он с лихвой восполнял необузданной страстностью, беспредельной искренностью.<br /><br />И у Дука эта страстность, необузданная вера в некое блаженство, которое можно постичь через творчество, присутствует всюду. Да, у Надсона, кстати, было стихотворение «Грезы», написанное в 1883 году и развивающее как раз тему поэта и поэзии.<br /><br />А вот размышления о назначении поэзии Валентина Дука...<br /><br />Высотный дом поэзии живой!<br /><br />Открой врата.<br /><br /> Пусти домой<br /><br />Умеющего плакать<br /><br />Душой...<br /><br />Страданье, боль, переживания, тоска – все это присутствует в поэтическом мире Валентина Дука само по себе, как неотъемлемая и главная особенность мироощущения его лирического героя. Все эти мучительные эмоции могут быть преодолены, осмыслены и переведены из чувственных сфер в умозрительные формулы через художественное слово. Творчество – само наслаждение, игра со словом, побеждающая – самое малое – скуку и уныние, самое большое – боль разлуки и непонимания.<br /><br />У Семена Надсона этот вселенский трагизм объяснялся горестными перипетиями жизни юноши, болезненностью и впечатлительностью. Валентину Дука все это надо было, вероятно, придумать, чтобы создать свое поэтическое пространство в поисках смысла. «Когда бы все имело смысл, // То не было б так больно // За искалеченную мысль...». Ну что же... Придумывание, конструирование художественных миров – это уже тенденция в свежей и, так сказать, молодежной тверской поэзии. И, действительно, гораздо интереснее и продуктивнее ныть по литературному поводу, чем по причинам бытовой или интимной неустроенности... Например, прелестная Марина Батасова придумывает не менее прелестные литературные игры-сборники.<br /><br />В этом смысле стихи Валентина Дука – это особый поэтический жест, поза, воспринимать который нужно по законам искусства поэзии. Как жест Вертинского из одноименного стихотворения автора по законам сцены («И где та смелая рука...»). Эта отчаянная жестикуляция (в текстах Дука очень много движений рук, глаз, поз) тоже, надо полагать, признак смятения души...<br /><br />Тема переживания, которого не понять «душевнобледным» («О себе») возникает во многих стихах сборника. Лирический герой готов страдать по любому поводу, даже по причине своего сочинительства – «Мне совестно писать стихи...». И далее – «Душа моя слезоточит...», «...От сумасшествия былого // Куда деваться?!» (Всепобеждающее Слово), «Я пред тобой свой стих слагаю, // Как будто боль превозмогаю...», «Печаль свою избыть // Доверил Вам...» (Пославние).<br /><br />Я не намеревался, говоря о сборнике Валентина Дука, ниспадать до уровня злой иронии, но так и хочется сказать, что здесь все тропы (изобразительные фигуры) – как трупы: пенья журчат так мучительно-преданно, в сердце плачут дети, сердце близорукое, обертон душевной боли...<br /><br />Итак, Надсона в этой книжке слишком много. Иногда кажется, что больше, чем у самого Надсона... Как сказал лучший поэт (по мнению Чехова) 1880-х – «Мой стих я посвятил страданью и борьбе», так Валентин Дука произносит – «Простите от тоски... // Любите за грехи! // Вот правда моего стихосознанья».<br /><br />К тому же, как оказывается, знакомство с гением безвременья у Валентина Дука еще продолжается: «Недочитанная книга // Надсона лежит...». Безусловно, автору пора эту книгу дочитать, остановиться, ибо столь последовательное однообразие и безудержное увлечение кумирами ведет только в сторону поэтического тупика.<br /><br />Издать для себя и вручить читателям одну книгу как ученическую можно и грезя стихами, но теперь пожелаем талантливому автору стихами – жить: «...Коль родиться довелось поэтом, // Жизнь влюбляя в сон четверостиший».<br /><br /><em>© Кузьмин В. О грезах тверского Надсона [Дука В. Стихами призрачными грезя. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 3 окт.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-78431041292447669292002-09-10T12:35:00.000-07:002008-08-04T08:43:33.174-07:00Пишущие вместе<strong>Молодые тверские авторы с трудом переживают даже самые робкие замечания, которые высказывает в их адрес критика. А члены союзов и того круче – просто грозятся подать в суд...</strong><br /><br />К середине 1990-х, на излете провинциального книжного бума, когда книги в провинции еще печатались тиражами в десятки тысяч экземпляров, а политические детективы некоторых тверских журналистов становились бестселлерами и расходились за неделю с прилавков престижных книжных магазинов столицы, молчаливая обыкновенно литературная интеллигенция Твери вдруг зароптала: «Нет у нас критики...». Нет – и все... Книги идут одна за другой, писателей с красными книжечками СП с пол сотни наберется, а без книжечек – и того больше, а читателей – наперечет. Даже дискуссия такая состоялась на страницах местных ежедневных газет под занавес XX века – вялотекущая, надо сказать, но шумная...<br /><br />С тех пор книг в нашей губернии меньше выходить не стало, зато тиражи считают теперь мерами бакалейными – кому сто, кому двести... Но чем меньшее место в физическом воплощении занимает на рабочем столе современных тверских беллетристов их литературный труд, тем величественнее амбиции. Никогда до последнего времени не приходилось мне встречать столь самонадеянного и бесстыдного поведения неоперившихся сочинителей.<br /><br />Первая книга очень многое определяет в будущем сочинителей, особенно поэтов. Это большие надежды. Это премьера, блеск или нищета которой, – испытание для автора, прежде всего, как человека, не художника вовсе. Испытание благодарностями, поздравлениями, маленькой славой. И все это в скромном кругу родственников, приятелей, учителей, участников поэтических студий и клубов. К сожалению, это замкнутая благожелательная среда никогда не дает автору верного представления о его сочинениях. Не говоря о том, что сами авторы в большинстве своем хуже всего разумеют слабые и сильные стороны своего труда. Конечно, невозможно помешать автору любить и ценить выше всего свои самые слабые тексты... Автору – да, но не его учителям. В этом смысле мне непонятен общий восторженный настрой тех предисловий, которые пишет, например, к поэтическим тетрадям своих учеников опытный художник слова Евгений Сигарёв. Никаким образом нельзя оправдать их безудержную комплиментарность. В основном в предисловиях Евгения Игнатьевича как о художественных достижениях говорится о неких общественных, общечеловеческих ценностях, которые удалось сохранить его ученикам в годы общего духовного обнищания. Странно напоминать поэту (в этом ряду можно назвать еще и предисловия Константина Рябенького), что художественная ценность книги заключается не в том, что ее очаровательный автор не пошел на панель, «...не поднял белый флаг перед фронтальным ощущением оплаченной пошлости», а стал писать стихи. А потому, к сожалению, книготорговцы, которых поголовно интересует кассовость, этих книг не заметят...<br /><br />Да, помилуйте, в России уже давно найден компромисс между качественной беллетристикой и коммерческим чтивом. И на книжных лотках, и в книжных магазинах классика на равных правах соседствует с самыми откровенными трахбастерами (слово вошло в последнее издание Оксфордского словаря).<br /><br />Вообще милитаристская терминология эпохи противостояния почвенников и либералов, до сих пор сохранившаяся в публицистике тверских писателей (критические следы оставляют в тверской литературе по-прежнему немногие из них – господа Красавин, Локтев, Огнёв, Сигарёв, Юдин) давно устарела и исчерпала себя. Хотя возможно исчерпал себя и противоположный полуиронический критический тон. Сейчас время некоторых аналитических суждений над текстом, хотя все же в той или иной степени эмоционально окрашенных.<br /><br />И вот с возвращения в критику интереса к изобразительной структуре текста, к его поэтике, вдруг обнаружилось, что такого внимания наши тверские сочинители ожидали менее всего. Раскрылось, что большинство из них из-за отсутствия какого-либо профессионального или самодеятельного литературного образования не имеют правильного представления об использовании инструментов художественной речи. Пренебрегают обычными поэтическими законами, а безвкусицу и пошлость почитают за творческие достижения. Да и вообще не умеют, не могут присутствовать в литературном пространстве...<br /><br />Самоуверенность некоторых местных сочинителей доходит до абсурда. Один кимряк после рецензии в «ТЖ» собрался доказывать свою поэтическую состоятельность в суде. Родственники другой тверитянки телефонными звонками и письмами доказывают, что в быту и у станка она, сочинительница, не такая-растакая, какой представил ее (так ее или лирическую героиню?) критик в своей статье. Поклонник «Милых» воспринимает отзыв в областной газете, словно должностной выговор... Другие, предупреждая «неправедный» гнев критиков, завершают книги непременным обращением к ним...<br /><br />...Меня критик дотошный донял,<br /><br />Но хоть шепотом, хоть кричи,<br /><br />Только буду писать о ладонях,<br /><br />Обнимавших меня в ночи.<br /><br />Ну, куда уж дальше. Осталось только, чтобы кто-то из немногих местных критиков заявил этому сочинителю, что он ему читать мешает...<br /><br />Литературный труд, а тем более представление итогов этого труда в книге, особенно поэтической, – это не только удовольствие и праздник для друзей и родственников, но и ответственность.<br /><br />Сочинил, издал – так имей мужество выслушать все, что думают о твоем труде читатели и критики. Будь готов к тому, что книга, родившись в твоем сердце, отправляется в самостоятельный путь, что она уже не принадлежит автору... Что те смыслы и эмоции, которые будет рождать она в умах читателей, это уже плод другой жизни.<br /><br />Странно, что все это мы еще должны кому-то объяснять...<br /><br />Но, к сожалению, синдром «пишущих вместе», друг для друга, в узких поэтических клубах, союзах, горницах и компаниях стал привычным для тверской литературной жизни. И с художественной точки зрения, и с человеческой многие авторы первых да и седьмых книжек не готовы к объективной или субъективной – какой угодно – реакции публики на их творчество.<br /><br />Что ж – придется потерпеть, потому что время «читающих вместе» ушло навсегда.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Пишущие вместе // Тверская Жизнь. 2002, 10 сент.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-34113409322928795662002-08-20T12:20:00.000-07:002007-12-27T12:21:36.715-08:00Слетают с листов торопливые звуки<blockquote>Бежецкие мотивы: сборник стихов. Тверь: Издательство А. Ушаков и К°. 2002, 500 экз., 80 с., ISBN 6-900971-16-3.</blockquote><br /><strong></strong><br /><strong>У слова «мотивы» есть устаревшее значение – «голоса». В этом смысле новый коллективный сборник бежецких поэтов собрал под одной обложкой голоса 19 стихотворцев древнего города: от мала до велика</strong><br /> <br />Бежецк со своей глубокой историей, людьми этого города, их помыслами и делами, природа окрестностей – все это легло в ткань поэтической книги в немалой степени и благодаря ее составителю Галине Кукушкиной.<br /><br />Поэтическим собраниям подобным «Бежецким мотивам» свойственно определенное внутреннее противоречие. Создаются они обыкновенно к каким-то торжественным датам и событиям, а оттого небольшие книжечки одновременно претендуют на некий энциклопедический уровень. Их еще любят называть маленькими антологиями поэзии. Из текстов лирических, относящихся к жанрам поэзии изящной, приходится слагать своеобразную художественную летопись-эпос города, района, края. Не случайно их составители непременно отдают предпочтение пейзажной лирике...<br /><br />Вот и несколько стихотворений Галины Кукушкиной-Волоховой, которые открывают поэтическую тетрадь, представляют своеобразие бежецкого ландшафта.<br /><br />Три реки – три сестры: Похвала, Остречина, Молога.<br /><br />А на них – городок. Прячет в зелени буйной дома.<br /><br />В Петербург да в Москву бежечан зазывают дороги,<br /><br />Но столичного лета дороже тверская земля.<br /><br />Это почти проза, а в ней непозволительно повторяться... Но Галина Кукушкина вновь и вновь признается в верности своей малой родине: «Пусть кому-то столицы нравятся // Я же, Бежецк, всегда с тобой!». В результате на четыре небольших текста с десяток повторяющихся сравнений и образов – «молоко тумана», «фиалковый дурман», «черемухи млеют в ночи от дурмана» и прочее...<br /><br />Родной городок – это та художественная грань, которая подчиняет себе творческое внимание едва ли не всех бежецких поэтов. Для большинства из них она разворачивается в поэтическом пространстве широким горизонтом «скромной» местной природы, знаками исторического прошлого и современности. То есть, как у Галины Кукушкиной, в текстах, например, Светланы Гусевой, Геннадия Ершова, Дмитрия Лизуна, Виктора Луговского, Александра Соколова, Марины Труновой и других Бежецк прежде всего воплощается в акварели городского и окрестного пейзажей. Я бы сказал, что это стихи о ландшафте жизни, где трепет вызывает уже само движение тумана по Мологе ранним летним утром или величие старинных особняков, а человек со своими эмоциями формально вытесняется из этого пространства, отходит на второй план. Бежецк великолепен сам по себе, вне зависимости от моего присутствия в нем – утверждают бежецкие авторы. Это подчеркнутое уважение к городу, величие которого создавалось веками и не нами, обнаруживает себя, например, в следующем поэтическом переносе. Героем стихотворения становится слепневский дом.<br /><br />...Светлый дом слепневский, окна в сад.<br /><br />И всегда гостей он встретить рад.<br /><br />Половицы скрипнут в такт шагам.<br /><br />Старый дом откроет душу вам!<br /><br />...Синей комнаты святая благодать.<br /><br />Нам о многом эти стены могут рассказать.<br /><br />Мать Марию помнит юной этот дом,<br /><br />И хранит он свято память о былом.<br /><br />Светлана Гусева, «Дом поэтов»<br /><br />Или, например, у Геннадия Ершова – «...Дремлет Бежецк – родной городок, // Как ребенок в своей колыбели... <...> Низко ветви склонив, под окном // Спит рябина в зеленой косынке». Оставим незамеченной распространенность, использованных тропов, и вновь спросим: а где же человек? У Анны Андреевны Ахматовой в слепневских стихах человек был непременной частью этой «скудной природы», но почему-то он едва ли не полностью исчезает как объект из пейзажной лирики наших современников.<br /><br />Да, конечно, в сборнике есть несколько посвящений известным и не очень бежечанам (Надежде Соколовой, А. Мошонкиной, Василию Андрееву, Александру Пушкину), но в целом остается двойственное и очень настораживающее впечатление, что сама грубая жизнь на этом малом пространстве тверской земли не для поэзии. Возможно, такова идея составителя сборника. Но мы говорим об этом еще и потому, что в провинциальной поэзии до сих пор существует неверная оценка ценностей. Либо повседневность полностью владеет авторами, и тогда стихи превращаются в посредственные частушки (мы отмечали это недавно, говоря о книге одного торопецкого поэта). Либо наши самодеятельные стихотворцы улетают в такие вселенские дали, что их стихи, минуя ступень поэтическую, превращаются в просто-таки мистические гимны.<br /><br />Вот среди немногих исключений стихотворение «Беженцы» Валентина Преображенского...<br /><br />У калитки теснились беженцы.<br /><br />Кто с поклажей, а кто и без.<br /><br />Мы несли им водички свеженькой...<br /><br />Речь правда идет о конце сороковых, но актуальность темы не только самому тексту придает особое звучание, но и дает автору более широкие возможности для изобразительной работы со словом. ...Гораздо большие, чем у сочинителей картинной пейзажной лирики.<br /><br />Еще одно стихотворение господина Преображенского, правда, несколько вычурное.<br /><br />Где клены и липы на листья сливают<br /><br />Зеленый огонь с голубым,<br /><br />Во мраке беседки о чем-то мечтают,<br /><br />И тает сиреневый дым.<br /><br />Слетают с листов торопливые звуки,<br /><br />Как звуки знакомых имен.<br /><br />И сыплются звезды в раскрытые руки<br /><br />Деревьев, впадающих в сон.<br /><br />Можно ли точно сказать, о чем этот текст, пересказать его? Нет, маловероятно... Он о многом, как самые настоящие стихи. В том числе и о бежецких поэтах и поэзии...<br /><br />Из робкого любования миром, который живет вокруг тебя, из витиеватых дум о нем, рождаются торопливые песни, но, взлетая к небесам душ человеческих, находя отклик в них, они возвращаются на землю... Одни падают незаметно. Другие – летят звездами... и поэтическими тоже.<br /><br />Новая поэтическая тетрадь бежецких поэтов дает нам уверенность в том, что среди этих в разной степени талантливых стихотворцев (а не только в глубине древнего Бежецка) будут еще долго рождаться новые поэтические звезды. И когда-нибудь – самой первой величины...<br /><br /><em>© Кузьмин В. Слетают с листов торопливые звуки [Бежецкие мотивы: сборник стихов. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 20 авг.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-42345985634953040752002-08-02T12:28:00.000-07:002007-12-26T13:14:43.055-08:00Поэт без биографии<strong>К 75-летию со дня рождения Валентина Соколова (З/К)</strong><br /><br />Лучший русский поэт ГУЛАГа Валентин З/К прожил жизнь свою в слове и лагерных муках – без имени и фамилии. Не осталось жизнеописания, и из стихов – лишь самое малое...<br /><br />Тверитянин Валентин Соколов из тех немногих людей творчества, которые небезразличны к внутреннему голосу совести. Их души и сердца, звучащие в полную силу, – горький упрек обывательскому безразличию и приспособленчеству. Они ненавистны убогой толпе, которая, в своем жизненном и духовном бессилии, вешает на них ярлык сумасбродства и сумасшествия, как это было с Чаадаевым и Радищевым в золотой век отечественной словесности. ...Как это было с десятками тысяч искренних и смелых творцов в веке ХХ, как это продолжается и сейчас.<br /><br />Говорить о биографии Валентина Петровича Соколова бессмысленно... Родился; а что дальше?.. Не учился, отечеству не служил, детей не родил, трудовых подвигов не совершал. Что делал? Сидел... сидел... сидел – ровно тридцать лет. Умер... В психушке 7 ноября 1982 года.<br /><br />Поэт без биографии – с судьбой большой в легендах и зэковских историях о встречах с ним и редких фактах ранней долагерной жизни.<br /><br />Впрочем, и здесь, у истока, на Максимкиной горе, откуда и пошел Лихославль, среди уютных дворянских особняков, в которых к тому времени уже прочно обосновались коллективные артели да пролетарские коммуны, осталась теперь от его жизни – народная молва.<br /><br />Мол, писал стихи с детства, так просто – в суете быта... Ходил в школу. В те времена в двух лихославльских школах преподавала языки, в том числе немецкий, умирающая Нина Иосифовна Панэ (1878-1948), внучатая племянница Александра Сергеевича Пушкина. Факт этот вспоминается непременно в попытках объяснить истоки выдающегося литературного таланта, погребенного под веригами лагерной жизни.<br /><br />Валентин Соколов превратился в символ лагерного творчества еще при жизни: «Здравствуй зона, // Ты – глоток озона». Эти строки стали для многих его лагерных слушателей главной темой творчества поэта. ...Но как бы не прикипели душа и тело к лагерному быту, пространство за пределами колючей проволоки тоже было в рамках поэтического кругозора Соколова. Помимо стихов яростных, грозных, у него много текстов – искренних и нежных в своей изобразительной прозрачности. Иначе говоря, поэтический космос Соколова гораздо шире лагерной зоны, взгляд поэта пронзает мир насквозь – во всем многообразии его красок, эмоций, запахов и звуков. Сквозь лагерный плен взор его лирического героя выходит в эфиры, которые неподвластны силе иной, кроме как божественной.<br /><br />...Чтобы видел родной городишко<br /><br />В день весенний, в базарную людность,<br /><br />Где, кому окрыленную юность<br /><br />Подарил сероглазый мальчишка;<br /><br />Чтобы та кареокая Рита,<br /><br />Как и прежде, безумно влюбленной,<br /><br />На безмолвных, на каменных плитах<br /><br />По ночам обнимала колонну.<br /><br />(«В жизни лагерной...»).<br /><br />Особенно в стихах начала 1950-х годов, когда между двумя первыми сроками Соколов работал на шахте в Ростовской области, у него можно найти много стихов, навеянных еще тверской юностью сороковых. И тут обнаруживается много образов и символов, которые есть, например, и в поэзии другого лихославльского поэта – Владимира Соколова.<br /><br />Это не только «паровозные гудки» и «перестук колес». В образной и эмоциональной структуре стихотворения Валентина Соколова (З/К) «Над переулком сумерки струились...» (1951) очень много общего с текстом Владимира Соколова «Вечер на родине» (1951), да и написаны они в одно время.<br /><br />...И чувствовать, что у тебя в ладони<br /><br />Такая маленькая нежная рука,<br /><br />Что только двое нас в большом пустом вагоне<br /><br />И жизнь, в конце концов, прекрасная и легка.<br /><br />(В. З/К).<br /><br />...Все-все заснуло. Только эти двое<br /><br />Идут себе куда глаза глядят.<br /><br />...Чтоб быть счастливым – тысячи причин.<br /><br />И ночь тиха. И путь конца не знает.<br /><br />(В. Соколов).<br /><br />1950-е годы – недолгое время свободы, легких и ярких чувств и увлечений.<br /><br />...По весне пестрей девичьи платья,<br /><br />Девушки румяней и круглей,<br /><br />И зовут в просторные объятья<br /><br />Магистрали липовых аллей.<br /><br />(«По весне мой город моложавый...»).<br /><br />Это очень простые строки о юношеской привязанности, с прозрачной, но глубокой символикой, необходимой для качественной любовной лирики. Девушка – в объятьях аллей, девушка – бокал вина, девушка – тело звезды, небо – его пьешь в одиночестве без остатка...<br /><br />Бокал был выпит, хрупкое стекло разлетелось осколками воспоминаний о юности светлой и свободной.<br /><br />Со временем, к началу 1960-х, поэзия Валентина Соколова наполняется новыми смыслами. Он начинает писать на особом языке, который рождается в лагере в тесном переплетении жаргона и языка высокой поэзии. Взгляд поэта, брошенного на самое дно жизни, обращается в сторону чистого неба... Микрокосм каждого стихотворения разрываетcя на две вселенной пропастью противопоставления тьмы и света, земли и неба, Ада и Рая: «...До утра горит свеча // Но темно в моей крови...», «Темновато. Привык к темноте...», «Я иду по кромке // Ночи и судьбы...», «В отточиях // Черных поставленных ночью // Страшно...». Так цитировать тексты 1960-х можно бесконечно.<br /><br />Пока, наконец, яркая звезда, от невыносимой боли срывается с небес на землю...<br /><br />В наших огромных лесах<br /><br />Жмет душу зелеными лапами страх...<br /><br />Словно конь под уздцы,<br /><br />Словно конь под уздцы<br /><br />Лижет черный огонь<br /><br />Голубые дворцы.<br /><br />Словно конь под уздцы,<br /><br />Пламя выше голов.<br /><br />И бегут мертвецы<br /><br />От живых рукавов<br /><br />На базар, на базар<br /><br />Потянулись ряды<br /><br />Через рты и глаза<br /><br />Блеск падучей звезды...<br /><br />Так упала и разбилась о грешную землю, о бездушие и трусость плебейскую звезда жизни Валентина Соколова.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Поэт без биографии: 75 лет Валентину Соколову // Тверская Жизнь. 2002, 2 авг.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-35220821482726193872002-07-29T12:25:00.000-07:002007-12-26T13:15:02.804-08:00...Пути Господни ясны65 лет поэту Евгению Карасёву<br /><br /><br />Евгений Карасёв вошел в десятку лучших российских поэтов по мнению экспертов журнала «Новый мир». Авторитетный ресурс Guelman.Ru опубликовал рейтинг 100 российских поэтов-современников, в котором есть лишь одно тверское имя – Евгений Карасёв<br /><br />Однажды я нашел на берегу<br /><br />кусочек янтаря –<br /><br />окаменевший сгусток солнца<br /><br />величиной с куриное яйцо.<br /><br />Я повертел его. И разглядел в нем пчелку,<br /><br />застигнутую лавой смоляною<br /><br />за сбором меда,<br /><br />быть может, десять миллионов лет<br /><br />назад.<br /><br />...Я шел по берегу и думал:<br /><br />что совершить могу я, чтобы<br /><br />и через десять миллионов лет,<br /><br />как пчелка,<br /><br />вдруг встать и о себе напомнить?<br /><br />Это стихотворение Евгения Карасёва написано еще в 1966 году, 35 лет назад. Сейчас по прошествии стольких лет его автор своей творческой биографией отвечает на тогда как будто риторический вопрос. ...Он стал одним из лучших российских поэтов, публиковать сочинения которого считает за честь и «Новый мир» и элитарный «Арион».<br /><br />Впрочем, в Твери у нас как обычно некоторые бездарности до сих недооценивают безусловный поэтический талант бывшего зэка...<br /><br />Но, может быть, именно тюрьма, как это было со многими отечественными беллетристами и поэтами ХIХ-ХХ веков, дала тот верный вектор творческой жизни, который привел Карасёва на вершины современной российской словесности.<br /><br />Я думаю, что элитарную публику, которая знает вкус подлинного поэтического мастерства, творчество Евгения Карасёва, в первую очередь, поражает своей неповторимостью, в том числе технической уникальностью. Что-либо новое изобрести в области языковой формы в российской словесности уже практически невозможно. Поэтическая редкость Евгения Карасёва заключается в своеобразном соединении особого изобразительного языка и лирического героя, который способен подниматься над временем и пространством, самым неприглядным и тленным. Он привел в поэзию темы слишком обыденные, ранее остававшиеся за пределами изобразительной словесности.<br /><br />...И только в стихах стремлюсь быть<br /><br />ни на кого не похожим,<br /><br />чтобы их на суде принимали<br /><br />как мои отпечатки пальцев...<br /><br />Итак, парадоксы поэзии Евгения Карасёва в том, что то, о чем он пишет (да и как он пишет), – не для изящной поэзии. Боюсь навлечь на себя гнев автора и чувствую недоумение литературоведов, но должен сказать, что тексты Карасёва многим покажется легко пересказывать.<br /><br />Едва ли не каждое из них – развернутая метафора, законченная история, притча, мораль которой раскрывается у финала. Образность в стихах Карасёва дерзкая, без оглядки на мнения, литературные и прочие вкусы... Вчерашняя общественная уборная оказывается лучше сегодняшней улицы («Ностальгия»). В многомиллионном пересечении судеб городской толпы мы не сможет услышать и помочь соседу своему, кроме как автоматом Калашникова («Единственная правда»)...<br /><br />Евгений Карасёв обладает великим даром чуткого наблюдателя. Прочтите такие стихотворения, как «Улица Равенства», «Зимняя поездка», «Под одним небом», «Вдохновляющее соседство»... И многим другим его текстам почти фотографической иллюстрацией послужат приметы знакомого любому тверитянину пейзажа. Карасёв пишет о фактах действительности, которые при своей очевидной реальности (такой, которую можно потрогать руками, услышать, увидеть сейчас, здесь, в Твери, по всей России) свидетельствуют о вечном.<br /><br />Суть его поэзии – проза жизни, в которой тоже есть место символам. Пристальное созерцание фактов быта раскрывает подчас самые глубокие тайны бытия, потому что они лежат на поверхности жизни, но свидетельствуют о ее абсолютных величинах – добре и зле, верности и предательстве.<br /><br />Этот художественный эффект происходит благодаря тщательной работе Евгения Карасёва над языком, в том числе синтаксисом. Здесь не должно быть ничего лишнего на всех уровнях текста. Иначе единый образ распадается... Еще нужно иметь в виду то, что Карасёв прекрасный наблюдатель, но никак не описатель. Главное в его текстах – движение подробностей, деталей, которые наслаиваются друг на друга, уточняя смысл в беспредельность...<br /><br />Я стою в лесу подле огромного муравейника<br /><br />и наблюдаю за жизнью его жильцов.<br /><br />Я представил страну, народ одной веры,<br /><br />со схожим, как у братьев, лицом.<br /><br />У них нет ни богатых, ни бедных,<br /><br />все одинаково одеты.<br /><br />Они вместе справляются<br /><br />с болезнями, бедами...<br /><br />...Но, разумеется, рассуждения об устройстве художественных текстов – неблагодарный удел специалистов.<br /><br />У Евгения Карасёва, помимо внимания и интереса искушенных в литературе поэтов, критиков, журналистов есть главное – внимание и понимание широкой публики, не только тверской.<br /><br />Современный поэт не должен и не может ограничивать себя художественным закрепощением. Настоящая тюрьма и лишения судьбы дали Карасёву зримое осознание пагубности творческой тюрьмы. Поэтому Карасёв по-настоящему борется за свое общение с читателем – прежде всего как поэт (хотя и не только)... Его творческий хлеб – самая черная жизнь во всем ее многообразии: от низменного порока, который должен быть наказан, до истин небесных и астрологических. И, конечно, все впечатления повседневности – троллейбусная толчея, суета вокзала, тверская рюмочная, вся привычная жизнь в скрипе опостылевшего жёрнова («Свое время»)...<br /><br />А над всем этим звезды...<br /><br />Небесная книга учит: не зарьтесь на застолье<br /><br />вавилонского деспота –<br /><br />польстившиеся известный приговор прочтут.<br /><br />...Теплой ночью я стою на росстанях<br /><br />далекого детства –<br /><br />путеводную ищу звезду.<br /><br />Но каков этот путь – не скажет нам и Евгений Карасёв. Зато он знает другую дорогу, он прошел ее в нелегких перипетиях человеческой судьбы, о которой и рассказывает нам в своих стихах. Куда ведет эта общая дорога – разве кто знает, ведь только...<br /><br />...Пути Господни ясны,<br /><br />пророков – неисповедимы.<br /><br /><em>© Кузьмин В. ...Пути Господни известны: 65 лет Евгению Карасеву // Тверская Жизнь. 2002, 29 июля.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-49165520741366200132002-07-26T12:47:00.000-07:002007-12-27T12:48:46.700-08:00А на десерт – голубое сало<blockquote><strong>Сорокин Владимир. Утро снайпера. Москва: Ad Marginem, 2002, 360 с., 15000 экз., ISBN 5-93321-034-х</strong> </blockquote><br /><br />Если раньше в творчестве Владимира Сорокина были интересны его сложные отношения с советской литературой, то теперь жуткие фантомы его сочинений обросли плотью, как клоны литературных классиков голубым салом, и пошли ему навстречу – вместе...<br /><br />Очень мало осталось в России людей, которые бы не слышали о существовании писателя Владимира Сорокина. Не только в России – два дня назад Госдепартамент США был вынужден замолвить словечко за кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством». Высокую награду Владимир Сорокин получил в Кремле из рук своего тезки несколько месяцев назад. До того, как «Идущие вместе» утроили средневековое действо у стен Большого.<br /><br />Впрочем, еще в 1998 году в журнале «Октябрь» (как раз после выхода в свет «Голубого сала») Павел Басинский предложил посадить Сорокина в тюрьму. ...В качестве выдающегося художественного таланта. «В тюрьмах вообще сидели не последние писатели - Шекспир, Сервантес, Оскар Уайльд, Солженицын - смотрите, какой удивительный диапазон! А сейчас кто сидит - какие-то витухновские, зуфары гареевы! Сорокин своей прозой заслужил право на тюрьму».<br /><br />Пока же «Идущие вместе» (кстати, острословы уже обозвали этих бойцов за идеологическую чистоту более эротично – в стиле Сорокина, не догадываетесь как?..) активно пиарят автора «Голубого сала». Беспомощный, нервный с волчьим оскалом самый первый из «Идущих...», потерянным взглядом бесполезно ищет поддержку в студии «Итогов» Евгения Киселева. А продажи Сорокина растут... Неделю назад в книжном магазине «Москва» на Тверской я остановился у полки с сочинениями Сорокина. Вскоре подошел немолодой господин с несколькими разноцветными томиками фэнтези в руках и осведомился: «Где здесь этот, которого за порнографию судят?». Я кивнул в сторону «Голубого сала». «Ну, как, это интересно вообще» – спросил он. В ответ я лишь улыбнулся... Рука почитателя «сказочной фантастики» накрыла голубые хроники Карума «Голубым салом», сверху лег «Лед», а потом и «Москва». Думаю, что поклонник Муркока сейчас недобрым словом вспоминает самодовольных пропагандистов маргинальных сочинений Сорокина. Поэтому все-таки стоит хотя бы немного рассказать о его прозе.<br /><br />На страницах его книг ученики с аппетитом пожирают испражнения своих любимых учителей, колхозники насилуют двухмесячные трупы любимых девушек, ветераны коммунистического труда салютуют газами в честь субботника.<br /><br />Да, событийный ряд книг Владимира Сорокина шокирует любого обывателя, но прежде всего эти тексты заводят его в художественный тупик. Сорокин потрясающий провокатор стилей, в первую очередь – советской литературы. В этом смысле «Голубое сало» – великолепная и изысканная художественная игра... Уже сам заголовок книги – глубокая талантливая провокация, в которой, собственно и заключен главный изобразительный прием писателя. Он в совмещении «голубого» (высокого, небесного, чистого) с «салом» (низменным, телесным, грубым).<br /><br />Можно было бы провести с сочинениями Сорокина эксперимент обратный тому, который организовали «Идущие вместе». Не фрагменты откровенных сцен издать отдельной книгой, а оборвать повествование накануне. Эффект бы был иной – подлога не почувствовал бы и самый искушенный стилист, который бы вписал этот текст в русло советской литературы 1940-1960-х годов, до периода оттепели.<br /><br />Художественный мир Сорокина – это параллельность общепринятым линиям развития жизни. Гностик по своим убеждениям, Сорокин столь же спокойно видит страшные сны о жизни, как и сахарные сказки о ней. Он торжествует над реальностью, потому что реальности советский человек никогда не знал до конца. Больше того, Сорокин, огнедышащий ненавистью к совковой действительности, литературе и искусству вообще, завершает эту мнимую реальность художественным путем. Показывая ее настоящую сторону, которая оборачивается полным абсурдом – низменным, фекальным, отвратительно гнусным.<br /><br />Сталин был тираном, он убивал людей. Чтобы оценить духовный каннибализм Сталина, Сорокин превращает его в настоящего каннибала...<br /><br />«Вмиг перед Сталиным и Хрущевым были поставлены кастрюли с кипящим оливковым маслом и нехотя булькающим расплавленным сыром, тарелки со специями и с мелко нарезанной человечиной. Хрущев окунул спицу в кровавый кусок, быстро обжарил его в масле, затем посыпал свежемолотым перцем, обмакнул в сыр и отправил в рот. Сталин выбрал небольшой кусочек человеческой вырезки, неспеша поднес к губам и попробовал».<br /><br />Кстати, у нас совсем не принято писать о Сорокине как о сатирике, такой силы и мощи, какая была, например, у Джонатана Свифта, с его расчлененными младенцами (у Сорокина – «Деловое предложение»). Да, только совсем недавно кто-то из критиков написал, что Сорокина на излете карьеры (если его все-таки не посадят) ждет творческий вечер в Кремле с участием Михаила Задорнова...<br /><br />Играя за гранью общепринятой этики, над пропастью – ad marginem – христианской нравственности, Сорокин в художественном смысле все больше увлекается формой своих сочинений. Он ведь человек – и ничто человеческое, вопреки патологической ненависти к совковым людишкам, ему не чуждо. И изысканным формалистом он становится все-таки потому, что над ним существуют некие нравственные ценности.<br /><br />Но на самом деле феном Сорокина интересен прежде всего за границами литературы, в отношении к нему общества. Разумеется, творчество Владимира Сорокина – провокация, направленная против общества, точнее – против той ее части, которая всегда чувствует себя обделенной, лишенной внимания. Испытывает комплекс неполноценности, опасается за свое нравственное и физическое здоровье, живет в страхе преступить черту, потому что ощущает себя беспомощным и слабым перед соблазнительной улыбкой дьявола. Эти идеологические люмпены, которым непременно за кем-то надо идти, потому что сами они ни на что не способны, всегда кому-то должны служить...<br /><br />Своей акцией против Сорокина «Идущие вместе» решают проблему собственной значимости – не более. Но вряд ли у них что-то получится – Сорокин их судьбу уже прекрасно описал в том же «Голубом сале». Не подавятся голубым салом, так что-нибудь останется в хорошей русской литературе... – им на десерт.<br /><br /><em>© Кузьмин В. А на десерт – голубое сало [Сорокин Владимир. Утро снайпера. Москва, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 26 июля.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-76956885452572885632002-07-23T12:22:00.001-07:002007-12-27T12:23:19.364-08:00И делюсь я только добрым словом<strong>У книжного стенда с поэтическими сборниками Андрея Дементьева в столичном книжном магазине «Москва» на Тверской дама элегантного возраста уже несколько минут листала новый сборник поэта. «Любите Дементьева?..» – спросил я. «Очень – он же наш...» – ответила она.</strong><br /><br /><blockquote><em>Дементьев Андрей. Виражи времени: Книга стихов. М., 2002, 285 с., 1500 экз., ISBN 5-235-02536-9.</em><br /></blockquote><br />«Виражи времени» – вторая для Андрея Дементьева книга стихов после возвращения в Россию из долгой ближневосточной командировки... Свежая по своим переживаниям и значительно более открытая в пространство жизни по своему настроению. В сборнике «У судьбы моей на краю» (2000) были ощутимы некоторое беспокойство и человеческая неуверенность поэта, вернувшегося домой. А в этом доме – новые люди, порядки, некогда преданные друзья, не выдержавшие испытания временем. В человеческом и житейском смысле едва заметная и в откровенных интервью тревога была понятна...<br /><br />Образ «Виражей времени», давший названье новой поэтической тетради, родился гораздо раньше – в «скаковые» восьмидесятые. И было большое мужество поэта тогда предугадать многие разочарования и поражения. Но мужество и изобразительное достижение для художника большее пережить государственные и житейские трагедии и найти в себе силы рассказать о них.<br /><br />Многие из русских поэтов поколения Андрея Дементьева или старше, среди них были и тверитяне (Владимир Соколов, Николай Тряпкин) недавно ушли из жизни на волне мучительной боли и даже непонимания... Теперь и Андрей Дементьев из поколения Учителей, о которых и сам писал когда-то... Эта великая для поэта обязанность и награда судьбы нести миру, друзьям то, что не довелось донести современникам...<br /><br />Мое лицо гуляло по экранам<br /><br />Среди восторга, песен и поэзии.<br /><br />Я сам себе казался юным грандом.<br /><br />И девочки в те годы мною грезили.<br /><br />А за спиной кривили рот эстеты<br /><br />И снобы мне завидовали мелочно,<br /><br />Считая – не по чину эполеты,<br /><br />Что я на их путях всего лишь стрелочник.<br /><br />Но я не с ними шел по этой жизни...<br /><br />Среди моих читающих поклонников<br /><br />Был старый друг Ираклий Абашидзе,<br /><br />Володя Соколов и патриарх Андроников.<br /><br />Их доброта и слава были рядом.<br /><br />И потому я не был свергнут завистью.<br /><br />Смотрю на все минувшее их взглядом,<br /><br />Чтоб с будущим мне было легче справиться.<br /><br />И вот вышла книга «Виражи времени». По прочтении ее становится понятно, что один из крутых виражей, может быть, и не последний, пройден – для державы, для поэта.<br /><br />Вспомните, как трагические стихи Владимира Соколова кто-то написал на стенах расстрелянного Белого Дома: «Я устал от двадцатого века, // От его окровавленных рек. // И не надо мне прав человека – // Я давно уже не человек...». У Андрея Дементьева есть стихотворенье, которое начинается созвучно Соколовскому: «Мир устал от страха и жестокости. // От смертей и от вранья властей...». Заканчиваются стихотворения иначе, хотя и с равновеликой степень художественного и человеческого мужества: Дементьев уповает на Веру, Надежду, Любовь.<br /><br />...Только бедность – это тот порог.<br /><br />За которым лишь одно отчаянье,<br /><br />Где надежда отбывает срок.<br /><br />Как-нибудь мы с этой жизнью справимся.<br /><br />И придут иные времена...<br /><br />Вера, Надежда, Любовь – это те чувства, которые окружали Андрея Дементьева в жизни, на протяжении всей его литературной карьеры. И в буквальном смысле тоже: Дементьев – поэт элегантный, преданный и верный, достойный внимания поклонниц с вечными женскими именами.<br /><br />Прости, что я в тебя влюблен<br /><br />Уже под занавес, в финал...<br /><br />Всю жизнь блуждая меж имен,<br /><br />Я на твое их поменял... («Анна»)<br /><br />Жить – это значит любить. Эта вечная формула всегда присутствовала в поэзии Андрея Дементьева. Бессмысленно размышлять над определением природы этого чувства – «...Нет женщин нелюбимых, // Пока мужчины есть». В отвлеченных дефинициях заключается смерть эмоции. Ни на одно мгновение Андрей Дементьев не хочет отказаться от переживания чувства, а значит от жизни. В этом смысле он земной поэт, правдивый в любом человеческом волнении. ...Ведь любить можно только на земле.<br /><br />Ане<br /><br />Боюсь подумать –<br /><br />Как ты без меня...<br /><br />...И среди ночи ты проснешься вдруг.<br /><br />И вновь меня разбудит твой испуг.<br /><br />И по тому, как ты прильнешь ко мне,<br /><br />Пойму я, что ты видела во сне.<br /><br />В этой родственной близости душ и сердец находят поэты смысл жизни. Он ничем не отличается от желаний тех, кто считает их, поэтов, своими кумирами. Возможно, еще недавно толпа разочарованно отвернулась бы в сторону от таких пророков. Но на новом вираже старого времени в редкости оказались обычные категории человеческих отношений. Дружба, верность, порядочность, нравственная и телесная чистота, – о них и прежде, во времена равенства и братства, писал Андрей Дементьев.<br /><br />...Иногда должно измениться время, чтобы мы больше поняли в поэте. Но как же должны поменяться времена и опуститься нравы, чтобы поэты взглянули с небес на землю. Герой Андрея Дементьева мчался по миру в азартной погоне жизни, но как должна была измениться жизнь, чтобы пропал азарт, чтобы остыл пыл в душе, обуглилось сердце.<br /><br />Стихи Дементьева о современности – это не политическая сатира. Он слишком по-человечески деликатен, вежлив, осторожен, если хотите, чтобы быть беспощадным. Говоря о современности, он вторит молве. Есть очень интересный у него прием, созвучный народной культуре. Бывают такие темы, люди, события, факты быта, о которых в народе прямо говорить не принято. Потому что иногда просто бывает неприятно произносить иные имена и фамилии, как принято молча обходить что-то дурно пахнущее, но все же человеческое. Именно так Андрей Дементьев пишет о кайфующих Кахамадах, министрах Кочанках и неких Графах, из королей бюджета...<br /><br />«Мы скаковые лошади азарта...» – эта конная символика свойственна многим текстам Андрея Дементьева. Его творческая жизнь продолжается также ярко, как началась – быть может, не на оседланном ретивом скакуне, но на смелых крыльях поэтического Пегаса точно.<br /><br />...Но другой нам жребий уготован.<br /><br />Будем выживать по мере сил.<br /><br />И делюсь я только добрым словом.<br /><br />А других богатств не накопил.<br /><br />...А разве бывает у русского поэта иная судьба?<br /><br /><br /><em>© Кузьмин В. Делюсь я только добрым словом [Дементьев Андрей. Виражи времени. Мосва, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 23 июля.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-44702869845337493602002-07-18T12:42:00.000-07:002007-12-27T12:43:19.127-08:00Не ласкай мои плечи дождем<strong>Эта поэтесса придумала для себя мир условностей, в котором решила спрятать обыкновенную раннюю сверхчувственность. Но ее прекрасный рыцарь не стал ждать, пока рассеется поэтический сумбур в голове талантливой леди. Он просто упал к ее ногам... Она – испугалась.</strong><br /> <br /><blockquote>Никоноренкова Ольга. Симфония чувств: стихотворения. Торопец: ЧП Лапченко А.Б., 2002, 63 с., 200 экз., ISBN 5-901390-10-7.</blockquote>В Торопце в серии под традиционным названием «Новые имена» вышло уже несколько книг поэтесс из Твери. Три из них – Мария Гусева, Ольга Никоноренкова и Иоланта Мельникова – имеют непосредственное отношение к литературному объединению, которое организовал в областном центре секретарь Союза писателей России поэт Евгений Сигарев. А сами скромные поэтические тетради издаются в соседней Псковской области, в Великах Луках.<br /><br />К сожалению, при всем многообразии издательских возможностей нашего края до сих пор у тех, кто призван по своей «несчастной» чиновьей доле (речь об областном комитете по культуре и местной писательской организации) беспокоиться о благополучном развитии тверской словесности, голова о судьбе юной поэтической поросли не болит. Впрочем, возможно от самой поросли все-таки болит, поэтому многие, по привычке прикрывая свою бюрократическую серость и творческую беспомощность разговорами об отсутствии статьи в бюджете, ее, поросль, продолжают просто не замечать...<br /><br />Хорошо, что заметили Сигарев в Твери, Лапченко в Торопце, Штубов в Нелидове...<br /><br />Итак – Ольга Никоноренкова, еще студентка, воспитанная в офицерской семье. Для Евгения Сигарева, опытного художественного наставника, факт этот, отмеченный в предисловии «Явилась, чтобы остаться», вовсе не случает. Он важен в том числе и в изобразительном смысле...<br /><br />Кстати, обратите внимание на то, что мужчины, особенно лет так от 20 до 30, уже давно уступили в тверском стихосложении первенство дамам. Настолько сильно недостаток мужского начала чувствуется в изящной словесности, что каждая вторая поэтесса начинает ступать по следам Сапфо или, в лучшем случае, Зинаиды Гиппиус. Они просто не выдерживают и начинают писать от женского лица, подчеркивая некий недостаток любви, просто – мужского внимания. Много таких стихотворений и у Ольги Никоноренковой. Так, например, заканчивается «Серенада»:<br /><br />...Образ твой душой моей храним.<br /><br />За улыбку, ласковое слово<br /><br />Сердце к новым подвигам готово.<br /><br />Я хочу быть рыцарем твоим.<br /><br />Здесь есть тоска не столько по бытовому уюту и сильному плечу, но более всего по возвышенным и чистым в своих высоких романтических переживаниях отношениям. Лирическая героиня «Симфонии чувств» вступает в своеобразный диалог («Кристина», «Смотрел, почти не отрываясь...» и многие другие стихотворения) с бессердечным рыцарем, который воспринимает чувства Прекрасной Дамы не иначе как вызов на дуэль. ...А потом – он готов сломать шпагу у ее ног.<br /><br />Шаги, слова – какое-то знаменье<br /><br />Лишь миг один – и Вы у ног моих!<br /><br />Секунда – и развеяны сомненья,<br /><br />И... я у Ваших ног, я – у Твоих...<br /><br />Особенно значима последняя строка – в ней такая непорочность, целомудренность и невинность. Но на самом деле по другую сторону всего этого безоглядное падение в Его руки. В Его власти она без остатка: Он обращается к ней на Вы. А она, опускаясь перед ним на колени, говорит – Ты. В этой интимной формуле огромная степень доверия и одновременно снисхождения.<br /><br />Впрочем, даже те тексты Ольги Никоноренковой, которые написаны от лица мужчины, остаются глубоко женскими, чрезвычайно эмоциональными, чувственными уже на лексическом уровне: «Нахлынуло! Внезапно, оглушительно, // Навек из сердца вырвав тишину...», «Чудесное, горячее, прекрасное // Накрыло с головою – навсегда».<br /><br />Очень точное имя найдено для поэтической тетради: «Симфония чувств» в исполнении женщины, которая просто сходит с ума от тех эмоций, что переживает. Поэтому алогизмы, мы их иногда встречаем в текстах Никоноренковой, есть непосредственное воплощение мгновенных волнений: «Я теперь лишь о встречах мечтаю... Как я счастлива рядом с тобой!»... Но вскоре становится очевидным, что у героини Никоноренковой не было никакой встречи – «Я билась о недвижимый гранит, // Пока другие лаской упивались». Она – скромница и одиночка, прикрывающаяся паранджой «нетленности, стремящейся в небесный храм» («я шла к тебе, а вышла к небесам»), иногда что-то фантазирующая про большую любовь.<br /><br />Вот так, в несуществующих страстях («Опять неправдою грешу. // Душе влюбленность подпишу...»), расставаниях, предательствах, в верности неизвестно кому и в изменах неизвестно с кем тает время в этих стихах. Время, которое возможно еще не случилось в реальности, и не случиться...<br /><br />Примерно этими же эмоциями, этой «симфонией чувств» и живет едва ли не большая часть тверской девической поэзии. Просто не знаю, чтобы случилось с этими долго взрослеющими тургеневскими девушками, если бы не их страсть к чтению, немного филологического образования и... Евгений Сигарев.<br /><br />...Не тревожь мои губы желаньем,<br /><br />Не ласкай мои плечи дождем.<br /><br />Это лето несбывшейся тайны<br /><br />Мы в разлуке с тобой проведем.<br /><br />Быть может, действительно, назначение такого словотворчества сохранить для будущего, как считает Евгений Сигарев, русские «юные души, не поддающиеся ползучим метастазам разрушения». Только иногда может быть лучше обжечься, а то и сгореть на костре любви, а значит – Воскреснуть. Удивительно, но вопреки определениям учителя, молодая поэтесса уже поняла это...<br /><br />Как зверь, почуявший опасность,<br /><br />Сорвался взгляд с ресниц твоих.<br /><br />О как безволие и властность<br /><br />Умеют изводить двоих.<br /><br /><em>© Кузьмин В. Не ласкай мои плечи дождем [Никоноренкова О. Симфония чувств. Торопец, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 18 июля.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com0tag:blogger.com,1999:blog-1482751581850647871.post-84849201865232499892002-07-17T12:38:00.000-07:002007-12-27T12:40:15.780-08:00Не смейся над пророческой тоскою<strong>Переживая личную трагедию Лидия Медведникова пришла к особенному пониманию своей судьбы и воплотила ее в странном тексте, проникнутом болью отчаяния и поисками ответа на неразрешимые вопросы бытия</strong><br /><br /><blockquote><em>Медведникова Лидия. Исповедь странного пассажира и другие истории из записок левака. Москва: АО Мэйн, 2002, 224 с., 200 экз., без ISBN.</em></blockquote>Есть книги, которые рождает не только творческое напряжение, но и сама судьба. Это роковые тексты, писать которые заставляют нелегкая доля, горькая житейская боль, сокрушительные трагедии и разочарования. Они как фатум – до последней строки ведут своих авторов за собой.<br /><br />Таков седьмой сборник повестей и рассказов Лидии Медведниковой...<br /><br />«Так сложилась судьба. В январе восемьдесят первого трагически погиб мой муж – поэт Александр Тихомиров. Потрясение лишило меня возможности писать. Оказалось – надолго. И вот, чтобы прокормить семью – мать без пенсии и сына-школьника, мне пришлось сесть за руль своих стареньких «Жигулей» и возить пассажиров, то есть стать леваком, как тогда говорили. На пять лет...<br /><br />Скольких историй я наслушалась за эти годы!..<br /><br />Люди, лица, судьбы – восьмидесятые годы. Уже само это время стало историей...»<br /><br /> Собственно сам момент протяженности, движения в пространстве и времени – земном, межгалактическом, вселенском, – едва ли не главный в книге. Это элемент развития, воспитания нового, созревания вечного в человеке. Возможно, мыслящий, тонко чувствующий состояния окружающего мира, герой, сев за руль машины с целью приработка, не мог повести себя иначе, кроме как расширить в своем сознании границы автомобильной дороги до бесконечности...<br /><br />Разглядеть в случайном попутчике своего кровного брата – этого слишком мало для Лидии Медведниковой. Почувствовать родственную душу, проникнуть сквозь грани случайных дорожных откровенностей в прошлые и будущие жизни – это интересно. У такого отношения к миру можно найти вполне определенный источник – Рерихи, Блаватская, Штейнер... Однако книга Медведниковой не теософский трактат, а воплощенный в изобразительном слове срез жизненных ощущений.<br /><br />Она превращает своего главного героя в талантливого книжного художника, слишком яркого для серой совковой действительности, оттого неудачного – «совок» не любит эмоциональных нонконформистов. Посему изобразительная задача вдвойне усложняется, ведь еще очень свежи переживания своей личной жизни, которые оторвали от творчества и в буквальном смысле толкнули под колеса чужих судеб – интересных и не очень...<br /><br />Художественная задача решена, а вслед за ней разрешается и более глубокая – теософская.<br /><br />В центре такой книги непременно должна быть встреча – долгожданная встреча двух родственных сердец. Не случайно где-то посреди повествования всплывает в теологических диалогах героев миф об андрогинах, обреченных в вечной тоске блуждать по миру в поисках друг друга и (здесь у Медведниковой миф обращается в художественную реальность) никогда не встретиться.<br /><br />Безработный художник и Флена – проститутка, мечтавшая стать актрисой, – они чувствуют силу притяжения друг к другу. Особенно в том изменившемся пространстве, в котором столетиями и тысячелетиями ранее уже случались их встречи. В подмосковных монастырских колокольных звонах, в камышовых шорохах чистого озера, в шуме святой родниковой воды эхом резонирует их вечная нерушимая связь. ...Но они долгое время не в силах понять и принять ее.<br /><br /> Повесть Медведниковой и в границах привычного линейного исторического времени гораздо шире пересекающихся аур близких людей. Этот интересный повествовательный прием (записки левака о своих попутчиках) позволяет показать жизнь целой страны. И здесь Лидия Медведникова уже, возможно, единственный раз в книге пользуется своим исключительным авторским правом рассказать нам о судьбе женщин, чья жизнь была разбита сталинскими лагерями.<br /><br />...В случайных встречах есть непременный момент откровенности, оголяющий самое тайное в человеке. И тогда происходят самые настоящие встречи, за которыми минутное отсутствие друга покажется вечной разлукой.<br /><br />Лидия Медведникова, вызывая своих героев на откровенность, ведет с ними чистосердечный разговор на языке любви и искреннего внимания.<br /><br />В книге есть фрагмент, когда герои, сворачивая в сторону Фирсановки, приезжают в сумерках в Середниково, усадьбу бабушки Михаила Лермонтова. Здесь у его бюста на ум невольно приходят стихи...<br /><br />Не смейся над моей пророческой тоскою,<br /><br />Я знал: удар судьбы меня не обойдет...<br /><br />Повесть Лидии Медведниковой рождена и стремлением к такому знанию тоже, стараниями постижения своей и другой судьбы, а вместе с тем и пониманием необходимости дорожить самыми редкими минутами близости с любимыми. <br /><em>© Кузьмин В. Не смейся над пророческой тоскою [Медведникова Лидия. Исповедь странного пассажира и другие истории из записок левака. Москва, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 17 июля.</em>kuzminhttp://www.blogger.com/profile/11640989410812679276noreply@blogger.com1