Я в себя сумею воплотиться

Прозорова Людмила. Шестинская затворница: стихи и поэма. Тверь, 2002, 160 с., 500 экз., ISBN 5-85320-396-7.

Эту формулу творчества провозглашает известная тверская затворница Людмила Прозорова. «Известная затворница» – почти оксиморон и непозволительная самоуверенность после затворника вермонтского. Яркий художественный жест долгое время томившихся взаперти поэтических крыльев.

Людмила Прозорова – действительно затворница, поэтический голос которой мы не слышали более десяти лет. И вот в начале года была отпечатана новая книга: в нее вошли, как сообщает предисловие, тексты, почти два десятилетия назад отобранные для публикации Владимиром Солоухиным, которого уж нет с нами... Здесь же, рядом – новые стихи. Мне как читателю совершенно очевиден тот глубокий разлом, та бездна, которая лежит между этими пластами стихов. Она очень ощутима, ибо стихи расположены не хронологически, а главами. Хотя в любом случае возникает между текстами, если не диалог (две лирические героини одного автора говорят на языках совершенно разных, едва ли не иностранных), то некая полемика, некоторый молчаливый спор.

Затворники свободной России – это судьба очень многих литераторов, в том числе тверских, последнего десятилетия. Творческие затворники по собственной воле или нет. Не стану называть их имена, ведь будут обиды. Да они и были, когда жизнь развернулась вспять, на коренной перелом эпохи наложились личные трагедии. Но когда художник, сильный и смелый, способен преодолеть (переждать) отчаяние в творчестве, тогда – и в жизни...

Героиня Людмилы Прозоровой не разлюбила мир: «...С такою болью и несовершенством. // Мне этот мир уже не разлюбить. <...> Я не умру однажды от тоски – // Я просто с жизнью пережду разлуку». Понимание жизни как одной дороги, по которой надо идти до конца, проходит через весь сборник. Образ «Лиры струнной», на которую остается уповать в самые горькие минуты, и стал тем мотивом, который цементирует сборник в поэтическую книгу. «...Жизнь на счастье и горе не делится – // Просто свет, просто тьма и огонь...».

Вот, например, стихотворение «Женщина на облаке»... Сразу вспоминается Маяковский... Образ Прозоровой совершенно иной, но в нем такая же скрытая энергетика символа.

Я взбиваю облака перину,

От горы к нему рукой подать!

Крылья невесомые раскину,

Упаду в пуховую кровать.

...А друзья, лежащие на пляже,

Растянувшись на песчаном пологе,

Взглянут в небо, удивятся, скажут:

«Посмотрите: женщина на облаке!».

И одновременно тихий взрыв отчаяния, творческого ничегонеделанья здесь, у крыльца родного дома (стихотворение «Ничего, ничего не делать...»), и уже другие белые облака: «...А за белыми облаками, // Где стихии, как снег, сухи, // Машут белыми мне руками // Ненаписанные стихи». В полотно мотивов вплетается образ безжизненной суши, когда ледяной снег сух, как песок в пустыне: «...плоть живую сушим...» (стихотворение «Шествие»). И, наконец, – «Я думала, что я из камня, // Но оказалось: из песка... <...> Я рассыпаюсь, рассыпаюсь... // Сегодня есть, а завтра нет».

В новой тетради стихов Любови Прозоровой выстраивается нелегкий путь творческого самосохранения. Он идет через разочарованье, затворничество, мучительные переживания, поиски и боль о потерянном прошлом (о былых года, о «беге по мокрому песку» - стихотворение «Утоли моя печали»), наконец, – исповедь... «Исповеди» – именно так называется небольшая, но значимая в композиции сборника часть. «Написать бы мне стихотворенье, // Чтоб смеялись и плакали вы», – так Прозорова заканчивает главу «О том о сем». И, действительно, пишет целых три таких стихотворенья. Горьких, но с предельной степенью откровенности и более чем прозрачной символикой: о старой одинокой суке, кобыле, которая любила, и, наконец, о мудрой крысе. Ирония смелая и очистительная – доминанта этих текстов.

За ними – возрождение...

Я женщина, я вечность – ты мгновенье!

Ты вспышка звездная у неба на груди.

Нет смерти у меня и нет рожденья,

Лишь восхожденье млечного пути.

А дальше идут («И жизнь, и слезы») самые, что ни на есть женские стихи, стихи поэтессы, которые нравятся поэтам, – со странными интересами, загадочными грехами, как говорил Владимир Соколов, который знал толк в подлинной красоте и уме русских поэтесс.

Шестинские бдения Людмилы Прозоровой исполнены сельского колорита и деревенской тишины.

Ничего у меня не осталось,

Лишь тверское село и погост...

Стихотворения «Тебе», «Я сижу, пряду льняную нить», «И когда последнего крестьянина // Увезут однажды на покой», «Вырой мне колодец с голубой водою...», «Когда за окошком забрезжит рассвет...» и другие написаны в лучших традициях крестьянской поэзии. Хотя слишком нарочиты кладбищенские интонации.

В финале «...Затворницы» значение, вообще цель писательства, сочинительства осмысляется как суть жизни, ее источник, содержание и опора. В творчестве спасенная душа заключается в оправу поэтического слова, в котором она и будет жить. Примерная формула известна со времен Горация. Но вот что особенно интересно у Прозоровой – душа сохранена безжизненной. Она как бабочка или сухой цветок, как мотылек на шпильке.

Странной символистской схемой выглядит в конце книги поэма Прозоровой «Пробуждение». Любовь человеческая противопоказана страсти творческой, не терпит творчество любой измены. Жизнь в искусстве означает смерть в жизни?.. Этот главный вопрос, который звучит в новой книге Людмилы Прозоровой так и остается без ответа.

© Кузьмин В. Я в себя сумею воплотиться [Прозорова Л. Шестинская затворница. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2002, 10 дек.