Так захотелось вечно жить...

Окно в жизнь. Тверь, 2002, 192 с., 1000 экз., ISBN 5-94789-010-0

«Окно в жизнь» – третий по счету альманах работ инвалидов, объединенных творческим энтузиазмом известного в Твери организатора общественной жизни Надежды Бельтюковой.

Издание примечательной книги не обошлось без помощи администрации области. Альманах вышел в свет и благодаря участию Владимира Платова, который прочитал рукопись и даже написал к ней небольшое доброе вступление. А в качестве редактора выступил современный тверской поэт и наставник литературной молодежи Евгений Сигарёв.

Четырнадцать авторов из разных уголков губернии собраны под одной обложкой не случайно. Их отличает особенное отношение к жизни, в которой они часто многого, как кажется, лишены по вине физических недугов, которые, впрочем, не мешают им достигать ярких высот в творчестве...

Литература для них, по преимуществу поэзия, – целительное снадобье, которым они щедро вот уже несколько лет делятся со своими поклонниками.

Свой поэтический диалог альманах начинает с нового поэтического имени, открытого, кстати сказать, благодаря Бельской районной администрации, которая минувшим летом издала первую книгу стихов Виктора Королева. Он – неисправимый романтик, который пытается услышать в лаконичных подчас голосах природного мира, – слово вечности. Мотивы реального мира выводят лирического героя его поэзии в эфиры дальние:

Лицо печальное луны

На покрывале черном ночи.

Глоток вселенской тишины

И звезд мигающие очи

Меня влекут на Млечный путь:

Проснись и виждь

Духовным оком...

Сила духа, внимание к его чистоте, существование в напряженном духовном бдении – об этом тверские «викторианцы» размышляют очень часто. Быть может потому, что неведомая вечность, в которую мы уходим, однажды коснулась их черным крылом. «...Вот звезда скатилась в реку, // <...> Суждено и человеку // В омут времени нырнуть...». Их горний полет словно подстегивает бездна недуга, пропасть, над которой по воле рока теперь идет их жизнь. Оттого восторгает, просто захватывает поэтическая смелость, с которой они рвутся к небесам, приближают их к себе, к нам...

...Вот летит вечерница в ночи,

Подобрать бы к вечности ключи,

Запереть бы боль, тоску и страхи.

Сел на крышу месяц золотой,

Это я вздохнувшим сердцем вижу.

И земле от света надо мной

Стала высь небесная поближе.

О таких стихах, как у Виктора Королева, писать не хочется. Хочется их читать вслух, как и многие из поэтических размышлений старичанки Оксаны Кряжовой. В альманах вошли ее стихи о России, судьбе нашего народа, крутых поворотах истории («Русские понятия», «Вопрос к России», «Русские о русском», «Спор эволюции с революцией»). Но все-таки Кряжовой больше удаются тексты-состояния, в которые влита целая симфония ощущений: «Я знаю, что все измаяны, // Что стало совсем невмочь. // В слепые глаза отчаянья // Беззвучно хохочет ночь...». Обратите внимание на то, что эти предельно личные строки одновременно и о нас всех, и о стране, которая больна: «...И запах гнилой сивухи // Витает над всей страной». Эти люди, словно не только знают, но и верят в то, что они не одни, что нам без них не обойтись. Жизненным азартом и сопереживанием стране, губернии, городу, соседу проникнуты тесты Надежды Бельтюковой (Тверь), Екатерины Смолиной (п. Обудово), Александры Волковой (Тверь), Нины Сундеевой (Осташков), Аллы Кузьминой (п. Озерный), Виктора Кузнецова (Вышний Волочек), Елены Кущевой (Осташков).

Особенное состояние авторов «Окна в жизнь» остро передает в стихах Ренэ Лир (Тверь). Впрочем, у нее был другой путь преодоления беды, точнее, ее одоления... Можно просто смириться со своей нелегкой долей, а можно увидеть в ней не рок или фатум, а воспринять как божий дар – смиренно, кротко и покорно.

Снежинка села на рукав

Легко, доверчиво и просто.

Как будто друга увидав...

...Так захотелось вечно жить,

И чтоб она не улетала...

Рене Лир в своих христианских стихах учит довольствоваться малым и радоваться малому – и за все это не уставать благодарить: «Спасибо, Господи, за то, что мне дано: // За солнца луч, за дождь...». И, конечно, за одну только радость жить на этой земле, смотреть в окна, широко открытые в пространство окружающего тебя мира. Этот прекрасный мир никогда не ограничивался для «викторианцев» приметами провинциального пейзажа, хотя они часто и много пишут о малой родине преимущественно в стилистике цветастой народной поэзии. Возможно, главное их жизненное качество – неравнодушие. Оно и дало первый импульс к творчеству, к проявлению в разной степени яркого литературного дара.

В русской провинции может быть скука

Только кому-то не нам,

В детстве стрелявшим из малого лука,

Кушавшим щавель «с кваском полам»... – пишет Галина Воробьева из Сонкова. Действительно, с авторами альманаха «Окно в жизнь» не соскучаешься... Потому что именно такие смелые вопреки несчастьям люди открывают и наши, иногда захлопнутые наглухо души, свежему дыханию любви, добра и понимания.

© Кузьмин В. Так захотелось вечно жить... [Окно в жизнь. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 20 февр.

Если свечи погасли – есть звезда

Круг, Михаил. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь: Золотая буква, 2002, 160 с., 1000 экз., ISBN 5-660-7591-38

Грустно, что первое избранное знаменитого тверского шансонье Михаила Круга вышло после его трагической смерти.

Так часто бывает, что звезды живут среди нас – горят, щедро дарят нам свой свет. Но никто не задумывается о значении и силе этого дара до тех пор, пока он есть. Михаила Круга любила и знала вся Тверь, не взирая на возраст, музыкальные и литературные пристрастия: обыватели, интеллигенты, начальники – честные из них и воры...

Люди уходят, а звезды не гаснут – в сердце, в душе, в памяти звучит мелодия и голос. Для нас, современников, Михаил Круг – это уже навсегда. И не раз еще всплывет в сознании строчка, и мы споем:

Веришь не случайно, и жизнь большая тайна,

Так подойди ж ко мне, мы вместе споем.

И пусть никто не слышит, и музычку не пишет,

И слов никто не знает, только мы вдвоем...

«Только мы вдвоем...» – это одна из формул, если они бывают, успеха Михаила Круга у публики. Первая его книга, тщательно и, я бы сказал, любовно составленная Ефимом Беренштейном, впервые открывает нам Круга-поэта...

Жизнь Михаила Круга, оборванная так внезапно, словно в его песне. Такая жара была летом, цвели сады еще, листва шумела... А поэт – так бывает у немногих поэтов – как будто все рассказал уже:

...Так же весело шумит в саду листва,

Ведь до осени еще ей жить и жить.

Дым и пепел из истлевших сигарет,

А в душе...

А в душе не верю,

Нет.

Но да – пепел сигареты, как пепел жизни, метафора судьбы – как это по-человечески верно сказано об участи простого человека, точнее – просто человека. Ведь так случилось, что и здесь Круг пишет о себе и, что примечательно, здесь, как и вообще достаточно часто в своих песнях, что-то не договаривает.

На холме

Фотография и четные цветы,

Тоже срезанные с каплями росы...

...Срезанные, как только что срезали чью-то жизнь. Чтобы так писать, в репликах диалогов недоговоренных, надо рассчитывать на немалую степень доверия слушателя, который всегда оказывается соавтором Михаила Круга.

А он, слушатель, и был не только соавтором, но и единственным и гласным героем текстов Михаила Круга здесь, на улицах древней и современной Твери. У Михаила Круга Тверь – пространство вневременное: у него такое зрение памяти человеческой.

Двор «Пролетарки», казармы, «Париж»,

Где-то ямщик едет там за углом,

Пьяных цыган развозя по домам да с песней...

Что же ты, милая девочка, спишь?

Сны интересные будут потом,

Едем с цыганами – с ними еще интересней!

Не смотря на определенные, так скажем, вольные законы жанра, к Твери, как к матери, герой песен Круга всегда относится с великим почтением. «Слушай, мой город: пока тишина, // Я тебе тысячи песен спою!» – песен, слаще, грустнее и гораздо поучительнее многих сказок соблазнительной Шахерезады, вняв историям которой «Афанасий спускает ладью...». Обратите внимание, сколько разных и далеко не поверхностных ассоциаций и впечатлений рождают с виду простые тексты Круга.

Тверь у него исполнена святости дел добрых предков, другое дело – тверичи... «Гуляйте, мои тверичи...» – и они гуляют, прожигают жизнь, кутят и развратничают. Именно развратничают. Круг демонстрирует необъятные возможности городского романса как жанра, способного переплавить в художественный образ практически любой материал жизни, используя любую лексику – от жаргона до табу.

Его песни – истории жизни, которые заменят многие толстые романы. В них все названо своими именами, вся «поэзия» пришла из жизни, в которой есть место символам гораздо более ярким и значимым, чем те, которые рождает искусство. Здесь: смерть – просто смерть («Про Афганистан»), Бог – это крест и купола наколками на бренном теле («Кольщик»), дом – это просто мать («Письмо маме», «Осенний дождь»), воля – это просто Волга, это Селигер «играет водой под веслом...».

Тексты Круга – по смыслу и ритмически сверхэмоциональный диалог, в обрывках фраз, которые мысленно легко складываются в своеобразный житейский или воровской эпос. В этом смысле характерно стихотворение «Селигер»: полное смешение тем, жанров, синтаксически – голосов, точек зрения...

А вот вспомнил сейчас...

А вот вспомнил...

Прости, я все забыл...

– Я простила тебя...

Городские песни Круга несут в себе всегда очень конкретную житейскую мудрость, от которой сама жизнь часто заставляет отворачиваться. Ведь и проститутка «хочет любви, детей, семейного покоя» («Я знаю вас»), а в бытовой грязи и предательстве тоже рождается чистое чувство («Чай с баранками»). Потому, например, «Синее платьице» – это почти воровское «Жди меня и я вернусь»: «обещал ведь ко мне, а, наверно, вернулся домой...». И все это рождено сознанием художника в целом достаточно далекого от, как сказали бы лет пятнадцать назад, деклассированной среды. Для такой работы со словом надо обладать грандиозным даром стилизатора (хотя бы романс «Катя»). Благодаря ему, не смотря на некоторые фактические неточности («Владимирский централ... – этапом из Твери»), песни Михаила Круга стали своими в той среде. Мало того, они как бы объединили наш мир, показали наше внутреннее единство, о котором мы забываем в повседневности: от сумы и тюрьмы не зарекайся...

«Жизнь блатную песней успокойте...» – эта формула имеет обратную сторону: жизнь цивильную потревожьте песней, правдой. А некоторые предпочитают обходиться без правды. Потому Михаил Круг, да, – любим в народе, но у элиты как бы не в чести. Ведь и у определенного рода музыкальной тусовки Круг, благодаря своему таланту, был в буквальном смысле комком в горле...

Свечи, о который пел Михаил Круг, погасли, но звезда – Россия – осталась.

«Звезда – Россия...» – образ чей? Настоящих поэтов – Есенина, Рубцова, Владимира Соколова. Образ Михаила Круга...

Если свечи потухнут – есть звезда.

Та, которая будет гореть всегда, –

Это Вера, Надежда,

Любовь моей жизни – Россия.

© Кузьмин В. Если свечи погасли – есть звезда [Круг М. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 14 февр.

Как трудно быть сдержанной в чувствах

Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002, 36 с., 1000 экз., без ISBN

Особенно Татьяне Грошиковой

До сих пор среди тверских сочинителей, снискавших известность на ниве «эротической тредьяковщины», преобладали мужчины – Виктор Грибков-Майский, Валерий Редькин, Николай Семенов, Владлен Кокин... Правды ради, нужно сказать, что Татьяна Грошикова сделала смелый шаг вперед этих ревнителей амурных традиций.

В сборник «Любить тебя – мое предназначение» вошли 32 текста – и все они о любви. Удачная находка для филолога, который собрался составить словарь разного рода сочетаемости слова «любовь». Еще более удачная – для пародиста или критика: где встретишь столь подробное собрание безликих словесных трафаретов и рискованных изобразительных фигур?..

...И об одном с тобою я мечтаю:

Любовью заниматься вновь и вновь.

В этих строках на самом деле не было бы и толики двусмысленности, если бы не подзаголовок к поэтической тетради – «сборник чувственной лирики». Но в том числе художественная решительность Татьяны Грошиковой и, наверное, обыкновенная женская смелость выводит ее тексты далеко за границы платонической лирики. Героиня «...Моего предназначения» оказывается дамой сладострастной, полной желаний идти до конца в отношениях со своим возлюбленным.

Сам феном появления такой книжки объяснять изобразительными причинами не хочется. Избыток чувства идет на пользу поэзии при одновременном присутствии таланта, дара, позволяющего удерживаться на той робкой грани, за которой прямой путь к безвкусице. Но все же не станем подсчитывать, сколько раз Грошикова рифмует в сборнике «любовь – кровь», «сердца – конца» и так далее.

Известно, что в провинциальной дамской поэзии не принято непосредственно высказываться о чувствах к мужчине, не принято так откровенно его желать, как это постоянно происходит в стихах Татьяны Грошиковой: «...Рот горячий, большой // Мысли сплавил в желанье, // Остаюсь я с тобой // С обольщенным сознанием».

У нас в тверской поэзии, так сказать, два стилевых направления в изображении любви – аллегорическое (Вера Грибникова) и эмоционально-возвышенное (Маргарита Ивицкая). В текстах Татьяны Грошиковой властвует иная страсть к мужчине, которая сметает на своем пути все условности, в том числе художественные. Законы поэтики отступают, разумеются не только потому, что они слабы перед напором влечения героини к герою. Татьяна Грошикова во многих случаях как поэт технически несостоятельна перед силой желания, которую порождает ее художественное сознание. Обрывки фраз, шепот вожделения отказываюется стройно ложиться в поэтическую строку столько же быстро, как лирическая героиня падает в уютное ложе любви.

Я целуюсь с тобой.

И в глазах звезды скачут,

Я шальная совсем,

Упиваюсь удачей!..

...Лирическая героиня «чувственной поэзии» не принадлежит самой себе, она вся во власти объекта своего желания – быть с ним, быть его. Стихи Татьяны Грошиковой – это как песня призыва любви и томления в ощущении собственной слабости, когда кто-то во власти чувства к другому. Грошиковой явно не хватает художественных сил, чтобы совладать со стихией чувств. Отсюда многочисленные повторы, образные и лексические, которые передают и однообразие состояний героини. Вот, например, лишь об одном состоянии холода одиночества: «я озябла немного <...> скорей обними меня нежно» (29), «Все прекрасно, любимая! // Ты не ежься от холода»(30), «но с тобой суждено нам сегодня согреться» (24) и так далее.

Вообще вся книга напоминает какой-то очередной женский каприз, за который, по словам той же Татьяны Грошиковой, нельзя судить строго (стихотворение «Я озябла...»). Наверное, и не будем, потому что вина за появление такой книги, все-таки лежит не на ней – столь страстной и своенравной в своей любви героини, и даже не на Татьяне Грошиковой, а на нем – на «несносном мальчишке...»...

...Как трудно быть сдержанной в чувствах,

Когда влюблена я давно,

Но этот несносный мальчишка

Не любит меня все равно.

Но в таком случае можно было бы издать эту книгу в единственном экземпляре – для того самого «несносного мальчишки». А она зачем-то вышла тысячным тиражом... Впрочем, последовательницам Шехерезады может понадобиться адекватное количество признаний в любви...

Только на одном предпоследнем стихотворении сборника задерживается мысль: оно в какой-то степени спорит с безудержной нимфоманской интонацией «...Моего предназначения»: «От тебя мне осталась // Лишь одна пустота. // Навалилась усталость, // Будто мне все полста...». Это словно отголосок понимания того, что опыт чувств может оказаться куда тяжелее опыта мысли, что он так тянет на дно, в неизвестность...

И любви не осталось –

Навалилась усталость –

Я лечу в никуда...

Из 32 текстов можно было отобрать 10 и издать обыкновенную книжку о любви, при знакомстве с которой не возникало бы лишних вопросов и обывательских пересудов. Но вряд ли бы тогда были бы удовлетворены – чувства...

Сергей ИЗВОДОВ

© Кузьмин В. Как трудно быть сдержанной в чувствах [Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 13 февр.

В бой с поэтическим пьянством

отправилась поэтесса Любовь Старшинова

Cтаршинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец: РИТА, 2002, 60 с., 200 экз.,
без ISBN.

В Торопце вышла в свет очередная премьерная книга одной из воспитанниц известного далеко за пределами Твери литературного объединения «Рассветная звонница», которое возглавляет поэт, секретарь Союза писателей России Евгений Сигарев.

«Моя двадцатая весна» – поэтическая тетрадь тверитянки Любови Старшиновой. После выхода этой книги в серии «Новые имена» как всегда с предисловием учителя, Евгения Сигарева, мы вправе говорить о целом направлении в новой тверской поэзии... Чем больше книг воспитанников Сигарева, тем очевиднее художественное влияние этого поэта и организатора литературной жизни на изобразительные предпочтения участников «...Звонницы».

Любовь Старшинова, судя по всему, – одна из самых примерных учениц Сигарева, принявшая не только собственно художественные (формальные) предпочтения Евгения Игнатьевича, но и, так сказать, систему его общественных убеждений.

Интересно, что размышлениям о природе и целях поэтического мастерства Старшинова посвящает целый – первый – раздел сборника «Тайна вдохновения». Впрочем, ничего сверхъестественного в сочинительстве она не находит. А известную степень идеологической активности писатей-традиционалистов, к которым принадлежит учитель Старшиновой, выдает эта поэтическая схема...

Поэтическое пьянство

Современности моей

Заполняет все пространство,

Только новых нет идей...

В текстах Любови Старшиновой много пустой риторики, ей – верно – кажется, что в тот момент, когда она творит – она сопротивляется взрыву бездуховности. А в реальности, как пишет в предисловии Евгений Сигарев, – даже «чуваку на дискотеке, который, откушав пивка и покурив травки, подмигивает больше раздетой, чем одетой девице». Но даже если и считать целомудренность подвигом, то ее, пусть и воспетой неумелым слогом, недостаточно и для самых скромных художественных открытий. Она, целомудренность, здесь вообще ни при чем... Хороша девица, всем рассказывающая о своей непорочности, да еще в стихотворной форме?! Пусть поет свои чувства, поет...

Слов разноцветных сладкий жар,

В груди пылающий пожар,

Вкус ярких вишен, спелых груш,

И сердца неземную грусть.

Вдохновение для столь легкомысленной и неопытной юной лирической героини, которая живет в стихах Любови Старшиной, слишком тяжелая субстанция для постижения. Ей бы о мальчиках писать, о робких и несмелых взглядах, о встречах первых. Так и происходит: глава «Звезда любви моей» – самая большая и успешная часть стихотворной книжки.

Собственно здесь и удается показать изрядное количество интересных изобразительных достижений, передать чувствительность героини, воздушность и мимолетность эмоциональных впечатлений любви, нетерпение в ожидании встреч и тоску воспоминаний о них. Как много сказано о страстности прикосновений друг к другу в столь на поверхности девственных строках.

...И знать, что завтра снова будет вечер...

А летний шелк нестриженной травы

Был так хорош, так радостен и вечен

Когда с улыбкою меня встречали Вы...

Лирическая героиня Старшиновой умеет хранить сокровенные тайны. А поэтесса Старшинова в самой звукописи стиха уже способна передать заповедный смысл признания в любви: «Ты слышишь, я тебя зову // Сквозь шум дождя и шепот ночи. // И листья, падая в траву, // Нам встречу скорую пророчат...». Да, безусловно, молчание о любви говорит иной раз больше, чем самые красочные и сладкие слова любви. Еще больше о любви говорят не слова, не стихи, а – жесты. Иногда Старшинова способна влить в текст это одухотворенное движение навстречу друг другу: «...И не нужно слов самых верных, // Обещаний не нужно, клятв. // Поцелуй меня прямо на площади // И тебе мой все скажет взгляд!».

«Моя двадцатая весна» – имя книги, с которым хочется поспорить. Потому что когда пройдет еще несколько весен, понимаешь, что двадцатую весну не считают: ведь она, все равно, что первая... Третья часть сборника, названная «Запах детства», наполнена легкими настроениями невесомой детской радости. Радости детства – это походы по сугробам («Здравствуй, город снежный!»), костерок вечернего похода («Измеряет век кукушка») где-нибудь возле камней старой графской усадьбы («В усадьбе графской камни поседели...») и многое другое.

В своей первой книжке Любови Старшиновой удалось передать незабываемее весенние настроение. Но эти вешние стихи – только красивое начало, о продолжении которого пока только остается мечтать...

Протяните руку, ну, пожалуйста!

Посмотрите под ноги себе.

Я такая маленькая, жалкая,

И боюсь запутаться в толпе... – этими строками в стихотворении «Монолог мечты» Любовь Старшинова закрывает свою первую поэтическую тетрадь. Будем считать, что нашей рецензией мы протянули руку одной из представительниц губернской поэтической молодежи, которая подает очень неплохие нажды.

© Кузьмин В. На борьбу с поэтическим пьянством... [Старшинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 8 февр.

Зарифмованный бальзам

О новой книге Нины Суходоловой

Суходолова, Нина. Русская: стихи. Тверь, 2002. 96 с., 2000 экз., без
ISBN

Свою третью книгу стихов тверская поэтесса Нина Суходолова назвала просто – «Русская». ...И все, что должно прилагаться к этому определению в поэтической тетради есть – и величественный гимн родной земле, и проникновенное признание ей в любви, и боль за необустроенность пространства с «названьем кратким – Русь».

И стихотворчество коренной тверитянки и педагога Нины Суходоловой – это ведь тоже одна из самых распространенных русских болезней, которой она заболела в начале 1990-х годов. С тех пор Нина Александровна непременный участник многочисленных литературных конкурсов – пишет по любому поводу. Блистает сочинительством в телепередачах и разнообразной рекламной «самодеятельности»...

Нина Суходолова обладает немалым даром рифмоплета, воплощающем в ровных строках поэтических упражнений жизнь мужественной тверской женщины. ...Матери, бабушки, все еще любовницы, наконец, – в общем одной из немногих тверитянок, которые проявляют определенные способности к творчеству вообще.

Эта женщина, лирическая героиня которой хочет всего того, чего так не хватает дамам в серой тверской действительности. Прежде всего – любви и внимания, которые остались позади – в молодости...

Памятный тот полусвет,

Тихий уют полузала,

Ваше: «А сколько вам лет?»

Словно удар прозвучало...

Стихотворение «Полусон» воплощает очень значимую черту лирической героини стихов Нины Суходоловой – желание того, чтобы в жизни все было в высшей степени: дружба, разлука, радость, ненависть: «...Встреча в один полушаг // Так и не стала свиданием». А раз всего этого нет, раз «...не целуют руки нам мужчины», то можно, нужно, необходимо всё это придумать, всё пережить в стихах – и ярче, и свежее, и насыщеннее... Придумать, сыграть Прекрасную Даму в отсутствии интересных кавалеров.

Я не ревную к молодости лет

И перестала старости бояться...

Поэтесса, которая так много, как Нина Суходолова, пишет о возрасте, обладает изрядной долей мужества и уверенности в своих силах, в том числе изобразительных. И никогда не отказывается от борьбы – с невежеством, одиночеством и даже временем. Способность творить, грезить, предаваться мечтам – дар, который может снести на пути своего развития любые преграды, даже временные.

Потому что есть сила в женщинах, вовсе не связанная с их способностями к стихосложению, сила – привлекать внимание мужчин: «...и если уж пойти на откровенность, // Мы просто счастливы, что вы на свете есть». Поэтому от любви простой, человеческой, героиня Нины Суходоловой никогда не откажется, а вот от любви, рожденной творчеством, она торопится бежать (стихотворение «Зачем вы поэтессу полюбили»). Конечно, это очень странный и нелогичный женский конфликт. Сперва она ждет его внимания, бьется в сетях тоски и отчаянья, а потом стремительно отказывается от его чувств. ...И все потому, что чувство эти рождены ее поэзией.

...Ведь я в своих творениях одна,

А наяву совсем уже другая.

...История закончится ничем,

А в голове все крутится: «Зачем?

Зачем вы поэтессу полюбили?».

Земля Верхневолжская с красотами ее природы – возможно именно то, что в первую очередь и делает человека счастливым от ощущения, что он – русский. «Затьмачье», «Волга», «Святое украшение Твери», «Князево» – все это яркие полотна, которые украшают галерею образов родной земли, созданных Ниной Суходоловой. Очень емкий образ находит она, когда говорит о том, «что душа <...> моя из этих мест не хочет выселяться».

Стихи Нины Суходоловой из ряда известного и широко распространенного сегодня вида творчества, которое составляет элемент повседневной жизни для сотен тверитян, увлеченных литературой.

К сожалению, образцы великой поэзии не всегда привлекают внимание масс обывателей. Я бы сказал, что запредельное – неизведанное – в творчестве противопоказано обывателю вообще. Прикосновение к тайне великой поэзии – испытание, которое не всякий способен вынести.

Таким образом, легко жить в суете действительности, прибегая к творчеству как к словарю, как к панацее, своеобразному «зарифмованному бальзаму».

Соберу всех несчастливых

В поэтический свой дом.

У кого душевный вывих,

У кого-то перелом...

Эти строки поэтессы, написанные с улыбкой, – серьезная формула благополучного бытия. И ее стихи – очередной наиболее безобидный способ утвердиться в жизни и сделать людей вокруг – и близких, и далеких, – чуть более счастливыми.

© Кузьмин В. Зарифмованный бальзам [Суходолова Н. Русская: стихи. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 29 янв.

Жизнь пролистанная на досуге

Палионис, Валентина. Поздний дебют: стихотворения. Кимры: ГУП «Кимрская типография». 2002, 116 с., 200 экз., ISBN 5-901204-63-8

Валентина Александровна Палионис родилась в 1921 году, стихи вновь начала писать пятнадцать лет назад; только в конце прошлого года представила читателям свою первую книгу, которую справедливо назвала «Поздний дебют». Факт уникальный (первая книга на восемьдесят первом году жизни), едва ли не для какого-нибудь собрания рекордов...

Я много знаю авторов, скромных поэтов и поэтесс, осторожно творящих время от времени разной степени мастерства вирши. Даже те из них, что не склонны к откровенной графомании, для которых стихи – редкий, но не напрасный труд, все чаще задумываются о скромном сборнике стихов, который они хотели бы подержать в руках. Состоявшиеся опытные журналисты, люди других профессий, серьезно считают, что память вещна, что книга – маленький путь к, так сказать, если не бессмертию, то к изобразительному существованию после жизни.

Наверное, Валентина Палионис полагала также, когда затевала это нелегкое в материальном и организационном плане предприятие – издать книгу. И вот она – книга стихов восьмидесятилетней, простите, старушки... Я знаю, что Валентина Палионис, в стихах которой сквозит искренняя улыбка и добрая ирония, на «старушку» не обидится.

Жизнь свою долгую она рассказала заново в пересечении фигур ритмических и интонационных. «Конечно стихи мои не «люкс», но, может быть, полистаете на досуге...», – надписала она свой «...Дебют» какому-то незнакомому критику. Вот и судьба многострадального издания – на досуге полистать книгу, пролистать чью-то... жизнь.

Для Валентины Палионис, первое недолгое поэтическое увлечение которой пришлось на конец 1940-х годов и по всей вероятности было связано с сильной влюбленностью, очень многое значат размышления о природе поздней страсти к стихосложению. Такое словотворчество сегодня да и вчера было повсеместно распространено. Люди старшего возраста почти уже на закате жизни вдруг начинают что-то сочинять, составлять какие-то песенники, записывать что-то в тетрадки как бы и не для кого, а только для себя... Так вот Палионис пытается объяснить свою внезапную страсть к творчеству очень во многих стихах. «...Но как объяснить, // Чтобы смешной не прослыть, // Стремленье свое к поэтическим взлетам, // Дерзанье – идти к недоступным высотам?»

И находит всему очень простое объяснение: творчество – то немногое, в чем люди ее возраста и поколения могут проявить в нашей стране свою душу, настроение. Да, западный пенсионер он едет смотреть мир, и его яркая насыщенная жизнь продолжается в красочном круговороте пейзажей. А что делать нищему русскому пенсионеру? Творить – и жизнь продлится в буквальном смысле тоже... «Беру я перо: // Не могу удержаться! // И станет мне финиш // Далеким казаться... <...> Прибавилось сил...»

У кимрских поэтов старшего (не знаю, есть ли иные?) возраста непременно нахожу строки о Моне Лизе (стихотворение «Впечатление»). Вообще это отличительное свойство провинциального стихоплетства: соединять безобидные сплетни на скамейке у подъезда с размышлением о вечном. Что касается пустого судачества, пересудов, которое через зарифмованное злоязычие, ведет к откровенной графомании, то его Валентине Палионис удается избежать. Мало того, она очень добра к своим коллегам, многочисленным кимским поэтам: она понимает их...

...На Руси

Ничто не светит «за мерси»

Провинциальному поэту.

Парнас уже не покорить!

Скорее сам ты покоришься,

С судьбою жалкою смиришься...

В то же время в книге Палионис выстраивает в посвящениях определенный ряд поэтов известных – Иосиф Бродский, Белла Ахмадулина, Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Николай Рубцов, Александр Пушкин. Ряд, конечно же, художников слова совершенно разных, но он все же не свидетельствует о провинциальной безвкусице. Просто – о предпочтениях времени, о моде на поэтов последних двух десятилетий. Оказывается, что так чутко периферийная самодеятельная поэзия откликается на официальный ряд юбилеев, премий и прочее.

В стихах Валентины Палионис есть очень сильное жизнеутверждающее начало. Она поет гимн жизни даже тогда, когда пишет о смерти близких...

...И как долго мой челн будет в плаванье,

Где та горняя пристань в судьбе?

Помолись обо мне в вечной гавани,

А я здесь помолюсь о тебе.

Быть может, еще и поэтому этот «поздний дебют» превращается в дебют ранний. Ведь, несмотря на все пережитое (на опыт лет и времени) «...Льется песня, пеcня дорогая, // Пусть льются звуки счастья и страстей, // Пусть сердце плачет...».

И сердце плачет, сердце лирической героини такой светлой поэзии, рожденной любовью в далеком сорок восьмом году...

Ни для кого нет секрета:

Знает об этом любой,

Сколько рождает поэтов

В час самый горький любовь!

И спустя пол века она, любовь, превращает восьмидесятилетних дам в поэтесс.

© Кузьмин В. Жизнь, пролистанная на досуге [Палионис В. Поздний дебют. Кимры, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 28 янв.

Блажен поэт, поющий оды

Десять кимрских пиитов

Вечерние огни: стихи и проза. Кимры: Издательство «ГУП Кимрская типография», 2002, 88 с., 200 экз., ISBN 5-901204-32-8

В Кимрах увидел свет второй коллективный сборник произведений авторов – участников литературной группы «Вдохновение». Имя дали книге тихое, «Вечерние огни», располагающее к мирному разговору по душам и о душе. «Вдохновение» – одно из самых старейших неформальных объединение литераторов Верхневолжья.

Конечно, в поэтическую тетрадь вошли работы сочинителей разной степени дарованья. Но, что самое интересное, они не грешат мелкотравчатыми «разборками», как это часто бывает ныне среди провинциальных стихотворцев, особенно, к сожалению, в Кимрах. Главный порыв к объединению этих разных по возрасту (едва ли не от 20 до 80) и жизненному опыту людей – созидание в творчестве. И, разумеется, уникальный взгляд на мир «сквозь призму строк». Среди авторов «Вечерних огней» нет ни одного графомана, страдающего страстью к бесполезному сочинительству. Напротив, я бы сказал, что подчеркнутое неравнодушие друг к другу и миру вне себя, а так же отсутствие даже малой доли самолюбования, говорят о возможности ярких изобразительных достижений.

И они есть. Стихи Нинели Бархатовой, врача по профессии, достаточно известны тверским любителям поэзии. Лирическая героиня Бархатовой взмывает над бренной землей в пространства отвлеченные, на «вершины Мирозданья», поверяя нетленными истинами скорбную правду современной российской жизни. Некоторые ее тексты напоминают своеобразные магические воззвания и одновременно гимны вечному: «И ненависть лелея или месть, // Мы нарушаем заповедь Господню...». Отсюда лексический вектор в сторону отвлеченных и возвышенных понятий. ...И красивое возвращение лирической героини в суету жизни, которую облагораживает горний полет мысли.

Так тихо Пронзительный свет

Последний, не жаркий, а нежный,

Своею рукою небрежной

Касается наших сует...

Малое пространство периферии – оно либо бросает сочинителя наземь, в мелочь товарищеских посиделок, либо ведет непосредственно к гиперболизации, преувеличению. Это особенно чувствуется в текстах Василия Матвеева (кстати, не имеющего даже и полного начального образования).

Титан поэзии России...

Могучий творчества размах...

Его нельзя любить в полсилы

За чудный мир в его стихах.

Кстати, заголовок к нашей статье мы тоже позаимствовали у этого автора: «Блажен поэт, поющий оды // Земли родимой красоте. // К любви зовущий все народы // И каждой кланяясь версте...» ...Вот такой державинский размах. И одновременно просто-таки эпический текст – изумительное стихотворение «Самовар», в истории использования которого вся история страны: «Был самовар столу начальник, // Стоял на видном месте встарь... // Теперь для нас чумазый чайник // На кухне царь и секретарь».

Интересно развивается мысль иных поэтов из глубинки. Известно, что грустна и неопрятна бывает обыденная провинциальная жизнь. Поэтому уже не через любовь к малому, к знакомому проулку у своего дома, а через любовь к великому наследию империи, они обретают уверенность в себе. Таковы стихи коренной кимрячки Валентины Палионис. «Встреча с прекрасным» – это рассказ о поиске своей Джокондой от лица юноши, который сначала увидел замечательный образ на флаконе духов, а потом встретил Джоконду в жизни... Почти на крымском пляже, но она, как и многие другие, оказалась фальшивкой.

Почти юный, по сравнению с остальными авторами «Вечерних огней», Владимир Коркунов демонстрирует изрядную долю жизненного оптимизма: «Я свой последний стих не напишу, // Пока могу к чему-нибудь стремиться...». В остальном, с точки зрения изобразительного изящества, юноша все же пока питает читателей исключительно надеждой.

Война, Великая Отечественная, или вообще война (не мир) – эта та тема во многом задает одну из главных интонаций сборника. Ее в той или иной степени касаются Петр Головастов, Валентина Палионис, Анна Рыжова, Алексей Юрков (очень интересный состоявшийся поэт, творчество которого достойно отдельного разговора). Тревога, напряжение часто пробивается сквозь размеренный тон поэтических бесед при вечерних огнях.

Душа в смятении из-за невозможности изменить мир, даже тот, что лежит рядом с тобой: «Живем, а счастья не находим, // Мы жизни случаев рабы...» (Анна Рыжова). Сердце гложет осознание одиночества: «...Журавли тянут к югу, // Покидая меня, // Удалого пьянчугу» (покойный Владимир Чирухин). Мысль останавливается на понимании того, что «...быстро годы пролетают, как на лице снежинки тают» (Николай Щаденко).

Мои стихи – не плод фантазий.

Не смесь придумок и каприз;

Они – сбор жизненных оказий,

Все то, что видим без кулис, – признается Анна Рыжова и... все-таки немного лукавит. Да, конечно, по стихам участников «Вдохновения» при желании можно изучать местную кимрскую географию. Сергей Лизин даже Кимрскому выставочному залу стихотворение посвятил. Не один примечательный уголок родного города и окрест лежащих деревень не ускользнул от их внимания...

Я рискнул бы продолжить образ Анны Рыжовый и сказать, что вся кимрская жизнь и есть закулисье. А где же сцена? – спросите вы. Ах, сцена... А на сцене – десять кимрских поэтов, которым можно щедро рукоплескать в год большой поэтической премьеры. А они, к сожалению, бывают не часто. Но все же бывают благодаря Кимрской районной администрации и ООО «Порт Кимры», которые и помогли зажечь над старинным волжским городом эти «Вечерние огни».

© Кузьмин В. Блажен поэт, поющий оды [Вечерние огни: стихи и проза. Кимры, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 17 янв.

Такова провинциальная жизнь

Хотулёв В. Пятница. Далее везде... Москва. Литфонд России, 2002, 224 с., 1000 экз., ISBN 5-85320-473-4

Сохраненная в запылившихся тетрадях старичанина Виктора Хотулёва

В Старицкой типографии на исходе 2002 года вышла новая книга прозы известного в нашем крае краеведа и хирурга Виктора Хотулёва. Сборник повестей, рассказов и коротких заметок, написанных в разное время, издан в год юбилея талантливого автора.

Жанровые пристрастия старицкого беллетриста очень, как он и признается в предисловии, разнообразны: «иногда для души пишу рассказы, очерки, анекдоты и еще всякую дребедень». Оставив в стороне краеведческие изыскания Виктора Хотулёва (они в новый сборник и не вошли), обратимся собственно к прозе... Тем более что из жанров Виктору Хотулёву более всего удается именно «всякая дребедень» и короткие рассказы.

Самое лучшее в книге собрано в разделах «С пером и скальпелем» (Из записной книжки Старицкого хирурга), «Такова провинциальная жизнь» (Ужасы нашего городка), «Из запылившихся тетрадей» (Больничные пародии) и, наконец, «Народные лекари среди нас». У хирурга Виктора Хотулёва безусловно есть большой талант журналиста и художника-живописца, который способен воплощать в миниатюрных текстах яркие моменты жизни. Это, я бы сказал, уникальное свойство – схватить факт жизни, колоритный, чем-либо запоминающийся (у Хотулёва чаще всего эффектом комизма) и влить его в текст. И при этом сохранить свежесть переживания, а, главное, обойтись без пошлости и самого малого художественного преувеличения.

Где же изобразительный талант... – спросите вы, – описать, как в жизни, и этим ограничиться. Но, во-первых, есть мастерство и немалое в работе дагерротиписта. А, во-вторых, несомненный дар через какую-то остро подмеченную частность, через занятное анекдотичное происшествие раскрыть тип героя, иногда особенности его характера, свойственные современникам Виктора Хотулёва.

Ох, уж и обижаются, наверное, на него некоторые из современников. Хотя чего обижаться? Если на самые неприглядные стороны быта обывателей – непомерное пьянство, распутство, озорство, а то и полнейшее безобразие, – Виктор Хотулёв ухитряется взглянуть с улыбкой. Улыбкой, которая безусловно несет в себе огромный положительный заряд.

Тексты врача Хотулёва – как хорошее лекарство, они возвращают интерес к жизни, они поддерживают заинтересованность к тому, что происходит рядом, здесь и сейчас. Буду очень огорчен, если скажут, что анекдотические рассказы Виктора Хотулёва тот час после их создания не печатают старицкие газеты. Пусть непременно в таком случае автор шлет свежие истории в «Тверскую Жизнь». Напечатаем – и подписчиков в Старице прибавится.

Любопытна и дневниковая проза Виктора Хотулёва. Повесть «Средь серых бликов» – это ведь своеобразный дневник, история болезни, написанная больным врачом. Но оригинальность текста не исчерпывается последним парадоксом.

Публичный дневник по нынешним временам – вещь редкая. Впрочем, один известный тверской прозаик и журналист не без успеха увлекся этим жанром. Да вот еще журналист Владимир Шахиджанян именно такую терапию среди своих студентов пропагандирует. И жанр расцвел не только в Интернете, но и, например, в последнем номере журнала «Знамя».

Дневник, который, ничего не опасаясь, можно опубликовать на следующее утро – это сверхжизнеутверждающий жанр. Возможность прямого диалога с миром и самим собой. В данном случае у Виктора Хотулёва в момент, когда все, кажется, рушится – страна, карьера, здоровье...

Попытки заняться исключительным сочинительством не идут Хотулёву на пользу. Повествововательный тон «Полета под облаками» отличается неестественным смещением стилей. Герои ведут себя, словно живут в далекие 1960-е, а потом оказывается, что все происходит в сегодняшние дни. И студент Толик чуть ли не спасает Россию от серии очередных взрывов жилых домов и сам, едва выживает, после организованной террористами катастрофы. Смешно становится от самого текста, а не от того, о чем он...

Наиболее удачны рассказы «Разлив» и «Холод как лекарство от порока». Здесь в коротком жанре, где есть место хорошему анекдоту, Виктор Хотулёв чувствует себя более чем уверенно.

Таким образом – перед нами совершенно не обязательное для любого из тверитян, но узнаваемое для каждого старичанина здоровое, поднимающее настроение чтение.

Кузьмин В. Такова провинциальная жизнь [Хотулёв В. Пятница. Далее везде... Старица, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 10 янв.

Отхлестана словами, не рукой...

Вера Грибникова... Из скромной подающей надежды в поэтическом мастерстве вагоновожатой и лидера «Росы» она вдруг превратилась в одну из самых заметных тверских поэтесс, в которой некоторые уже видят и преемницу и нынешнего руководителя Тверского Союза писателей. Она медленно и упорно двигалась по лестнице творческой карьеры – от внимательной ученицы многие годы официального мэтра тверской поэзии Александра Гевелинга и всевластной (так и надо в творчестве) хозяйки «росных» посиделок в библиотеке Герцена.

Так Вера – Вера Петровна Грибникова – стала поэтессой. Воспитанная в обстоятельствах черствой конкретики творческой и рабочей жизни, в стихотворчестве она полностью, судя по ее последнему сборнику, отдавалась иносказательности поэтической.

И книгу-то назвала как? «Зимородок»... Что значит – рожденная зимой: какой угодно: настоящей, а, скорее всего, – человеческой, творческой. И ведь, действительно, такой и была эпоха. Конец 1980-х, 1990-е – время надежд и разочарований. И оно стало временем Веры...

Добро и зло – извечная вражда.

Добро и зло – цветущий сад и вьюга.

Какое счастье поддержать друг друга,

Когда по-волчьи скалится нужда...

...В одной тропе, конечно, мало толку.

А если много троп соединить?

И Вера Петровна соединяла или иногда разъединяла – людей и поэтов в «Росе», разум и чувства, миры и пространства в дискурсе своих текстов. Последнее, безусловно, требовало особого мужества и терпения, прежде всего в творчестве. Путь аллегорического впечатления от жизни в изобразительном плане оказался для Веры Грибниковой наиболее приемлемым. Даже робкую слезу ее лирический герой позволяет обронить себе не иначе, чем в глубине души. «Из потерь и чувственных агоний // Вынесла я новую слезу. // Но она не по щеке стекает // Ручейком, соленою водой, // А в душе растерянной сияет...».

Аллегорический тон преимущественно распространяется у Грибниковой на сферу человеческих отношений ­– стихотворения «Ковер судьбы», «Пешки», «Осенние перелеты», «Госпожа любовь», «Зажигаю свечу...» и другие. В то же время ей без труда удаются проникновенные реалистические образы в немногих текстах – «Колыбельная», «Узелок на памяти моей»...

Но все же главное направление ее художественных поисков – изображение эмоциональной жизни в сравнении с чувственными ощущениями. Обратите внимание, например, на этот вот троп: «...и кутают меня воспоминания, // Как оренбургский ласковый платок». В этом легком фетишизме, который непременно содержит и почти эфирный эротический подтекст (стихотворение «Ошибка» об обманчивом ожидании возвращения любимого), есть одновременно все, что несет в себе образ оренбургского платка, который воспет в песне...

Возьмем текст о ночи любви («Текла ночная синева...»), чтобы увидеть, как рождается образ. Сравнение любви с огнем, костром, пожаром известно еще из поэзии классицизма, ей был характерен так называемый реалистический аллегоризм. У Веры Грибниковой здесь дополнительно появляется, я бы сказал, фольклорный полутон разговора с милым, в котором развертывается метафора любви-пожара, от которой остается лишь пепел человеческих отношений.

...И плыли искры над огнем

И пламя пело.

Сплетались в пламени одном

Два жадных тела.

А утром... горсточка золы...

Ответь же, милый:

«Зачем так ноченьки теплы,

А зорьки стылы?!».

Да, к аллегорике привыкаешь, подчиняешься ее законам. Но даже самый яркий метафорический образ может разрушить какой-нибудь неожиданный и неуместный прозаизм. Стихотворение «Ты вернулся»... В возвышенных иносказательных интонациях строится образ возвращения милого. Холод, остановивший время, растоплен весной его прихода, в которой пророс росток надежды. Обида прошла, утонула в очах, подружки же судачат, что он – всего лишь птаха вешняя. Символический ряд развивается по нарастающей и, наконец, мы у его венца... «Терпеливо слушаю советы, // Но не прячу я счастливых глаза. // Сколько ласки обещает лето! // ...Доброй будет на зиму запас». Последняя строка она о чем? О том, что много банок-склянок на зиму вместе будет заготовлено и ближайшая зима будет гораздо теплее ушедшей даже без милого, ибо погреб будет полным... Увлечься метафорической скорописью легко, но, расставаясь, надо помнить о читателе – он тоже увлекается.

Впрочем, иногда у Веры Грибниковой мы находим и вполне реалистическое и очень яркое воплощение какого-нибудь образа: например, образной основы фразеологизма «не с той ноги» в стихотворении «Спасибо примете».

...С изобразительной точки зрения мир действительно проще раскладывать на метафорические молекулы (весна – зима и прочее), чем на атомы конкретных эмоциональных состояний. Однако уже только одна попытка разгадать геном жизни оказывается всегда гораздо интереснее жонглирования отвлеченными представлениями о ней.

Отхлестана... Словами, не рукой.

Но сердце не щека, ему больнее.

Слова остры, они пощечин злее...

И с этим можно согласиться, если относиться к словам так, как Вера Грибникова. Строить из них мир, который не всегда или, как правило, конкретно никак не соотносится с реальностью и... жить в этом мире.

Но есть и другой мир, о котором знает поэтесса.

Разве сдержишь восхищенья стон

Там, где вод голубоватый глянец

Розовым закатом обращен

В ненаглядный девичий румянец.

Этот стон, крик, всхлип, гик восторга, не скроем, очень часто удается воплотить в слове и Вере Петровне Грибниковой.

© Кузьмин В. Отхлестана словами, не рукой... [Грибникова В. Зимородок. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 9 янв.

«Кого утешит ваше слово?»

Короткие заметки о тверской литературе 2002 года

Тверская литература в 2002 году отличалась определенным однообразием в своей приверженности поэтическим формам. Поэзия властвует на просторах нашей губернии, по-прежнему владеет умами нового поколения поэтов. Марина Батасова, Вера Грибникова, Мария Гусева, Маргарита Ивицкая, Виктор Королев, Наталья Лосева, Ольга Никоноренкова, Виталия Чагина, Сергей Черный и другие... Мы должны быть счастливы, что сегодня очень многие тверитяне отдают свои лучшие дни постижению тайны творчества. Счастливы, что они берут в руки перо, не для того, чтобы убивать, а перо, чтобы порождать – идеи, образы... Они хотят понимать этот мир, они также хотят, чтобы и мы их поняли.

Сотни людей в губернии увлечены литературным творчеством. Возрастов совершенно разных – от самых юных до пенсионеров. Для многих способность писать – открытие недавних лет. Для некоторых, например, инвалидов – это едва ли не единственная возможность полноценной жизни в ярких красках изобразительных поисков и открытий. И многие из них, ощущая отсутствие любого художественного опыта и очень часто хоть какого-нибудь литературного образования, ищут подсказки у классиков. Но более всего замечательно то, что они обращаются к мастерам опытным... и те им отвечают взаимностью. Евгений Сигарев, Евгений Карасев, Валентин Штубов, Константин Рябенький много работают с новыми авторами. И в этом году мы увидели отчетливые и, я полагаю, щедрые плоды их деятельности – это многочисленные сборники стихов.

Еще два года назад, как вы помните, существовало некоторое непонимание между поколениями тверских литераторов, оно нашло свое воплощение и на страницах прессы, в многочисленных спорах, полемике. В действительности многие из авторов просто, как они считали, боролись за одну возможность – быть, а другие – за возможность оставаться. Разговор между руководством местного отделения СП РФ и группой писателей, покинувшей его ряды, был острый и дерзкий. Но сейчас очевидно, что он был очень полезным. В определенной степени он был и примером для тех, кто знал лишь о неком единственном пути в литературу, который почему-то непременно лежит через вступление в союз.

Членство в писательских союзах, литературных группах, издание книги, – все это, безусловно, может быть конкретной и зримой целью молодых авторов. Но главное – поиск художественного единства... И хотя наш земляк Владимир Соколов очень верно сказал о том, что «нет школ никаких, только совесть...», все равно остаются идеи, иногда художественные приемы и предпочтения, которые способны объединить людей. Обретение направления, тенденции поэтического движения в литературных объединениях очень многое дает молодым авторам, которые только становятся на путь мастерства. Творческих в прямом смысле литературных союзов в Твери нет со времен противостояния «тапповцев» и «никитинцев». Тверское отделение СП РФ – это коалиция писателей, которые просто могут по разным причинам часто или не очень печататься, или вообще не печататься в областном книжно-журнальном издательстве. Но ведь литературная дружба – это всегда импульс к сопереживанию, сочувствию и одновременно положительному соперничеству. Именно позитивного вектора не хватало немногочисленным в 2002 году спорам тверских литераторов. Впрочем, в основном это были споры критиков...

Со времен казарменного социализма до нас дошло представление о том, что критики придуманы только для того, чтобы разъяснять читателю, что, собственно, хотел сказать иной писатель: что хорошо, что плохо, что вредно. Чекистские повадки в критике знакомы и тверскому читателю... В Твери в 2002 году на страницах газет г-на Локтева особенно расцвел тот род критического жанра, когда авторов больше интересует не художественный текст, а личность критика, который о нем уже что-то написал.

Малочисленные тверские критики по-прежнему не любят друг друга, и несмотря на то, что изрядно знакомы, непременно норовят обозначить товарища местоименным словом «некто», следовательно «неизвестно кто»... Критический эгоизм постепенно приводит к тому, что местные поэты и прозаики все меньше и читают о себе, все меньше знают друг о друге.

Новых авторов, яркий талант которых нельзя не заметить, тем временем становится все больше. Среди поэтических открытий года особенно можно выделить Виктора Королева из Бельского района и Лидию Гроздову из Нелидова, о поэтических сборниках которых «ТЖ» рассказала летом минувшего года. Оба автора пишут достаточно давно, и уровень и самобытность их мастерства свидетельствуют о том, что публика могла бы заметить их стихи гораздо раньше. Сколько еще творческих открытий откладывается по причине отсутствия публикаций, а сколько так и уйдет в безвестность...

Мы заждались новой книги поэта Алексея Роженкова из Белого. Я помню, в каком восторге два года назад замерла приемная комиссия СП РФ, прислушиваясь к свежим образам текстов простого тверского охотника. Это были стихи о волке...

...Бывал облавами гоним,

В капканы ловлен, ядом травлен;

Но не расправились мы с ним,

Равно судьбе он предоставлен.

Как будто высший суд и толк

Хранит его и под прицелом.

Жестокость, внутренний наш волк,

Равно соперничает с серым.

Тогда столичные ценители его стихов выхлопотали ему скромную стипендию. С тех пор его поэзия изменилась, она стала сильнее, глубже, насыщеннее. Но на книгу (первая и пока последняя вышла пять лет назад) денег нет. А в темплан областного издательства Алексей Роженков вряд ли в ближайшее время попадет. Я не боюсь ассоциаций, но не случайно к его первой книге предисловие написала Галина Безрукова. Мне кажется, что как художник она была такой же вызывающе самостоятельной, непоклонной и терпеливой, как Алексей. Хочется наконец открыть и книгу поэтессы из Лихославля Любови Гордеевой.

Мне стихи написать –

Это снова коснуться запрета

Говорить о любви

И в молчанье

о ней

горевать,

Выходить на простор

Отражения

белого

света,

Обнародовать боль...

Пусть даже боль... Но обнародовать – это главное пожелание всем тверским литераторам в новом 2003 году.

© Кузьмин В. Кого утешит ваше слово? Короткие заметки о тверской литературе 2002 года // Тверская Жизнь. 2003, 5 янв.