Так захотелось вечно жить...

Окно в жизнь. Тверь, 2002, 192 с., 1000 экз., ISBN 5-94789-010-0

«Окно в жизнь» – третий по счету альманах работ инвалидов, объединенных творческим энтузиазмом известного в Твери организатора общественной жизни Надежды Бельтюковой.

Издание примечательной книги не обошлось без помощи администрации области. Альманах вышел в свет и благодаря участию Владимира Платова, который прочитал рукопись и даже написал к ней небольшое доброе вступление. А в качестве редактора выступил современный тверской поэт и наставник литературной молодежи Евгений Сигарёв.

Четырнадцать авторов из разных уголков губернии собраны под одной обложкой не случайно. Их отличает особенное отношение к жизни, в которой они часто многого, как кажется, лишены по вине физических недугов, которые, впрочем, не мешают им достигать ярких высот в творчестве...

Литература для них, по преимуществу поэзия, – целительное снадобье, которым они щедро вот уже несколько лет делятся со своими поклонниками.

Свой поэтический диалог альманах начинает с нового поэтического имени, открытого, кстати сказать, благодаря Бельской районной администрации, которая минувшим летом издала первую книгу стихов Виктора Королева. Он – неисправимый романтик, который пытается услышать в лаконичных подчас голосах природного мира, – слово вечности. Мотивы реального мира выводят лирического героя его поэзии в эфиры дальние:

Лицо печальное луны

На покрывале черном ночи.

Глоток вселенской тишины

И звезд мигающие очи

Меня влекут на Млечный путь:

Проснись и виждь

Духовным оком...

Сила духа, внимание к его чистоте, существование в напряженном духовном бдении – об этом тверские «викторианцы» размышляют очень часто. Быть может потому, что неведомая вечность, в которую мы уходим, однажды коснулась их черным крылом. «...Вот звезда скатилась в реку, // <...> Суждено и человеку // В омут времени нырнуть...». Их горний полет словно подстегивает бездна недуга, пропасть, над которой по воле рока теперь идет их жизнь. Оттого восторгает, просто захватывает поэтическая смелость, с которой они рвутся к небесам, приближают их к себе, к нам...

...Вот летит вечерница в ночи,

Подобрать бы к вечности ключи,

Запереть бы боль, тоску и страхи.

Сел на крышу месяц золотой,

Это я вздохнувшим сердцем вижу.

И земле от света надо мной

Стала высь небесная поближе.

О таких стихах, как у Виктора Королева, писать не хочется. Хочется их читать вслух, как и многие из поэтических размышлений старичанки Оксаны Кряжовой. В альманах вошли ее стихи о России, судьбе нашего народа, крутых поворотах истории («Русские понятия», «Вопрос к России», «Русские о русском», «Спор эволюции с революцией»). Но все-таки Кряжовой больше удаются тексты-состояния, в которые влита целая симфония ощущений: «Я знаю, что все измаяны, // Что стало совсем невмочь. // В слепые глаза отчаянья // Беззвучно хохочет ночь...». Обратите внимание на то, что эти предельно личные строки одновременно и о нас всех, и о стране, которая больна: «...И запах гнилой сивухи // Витает над всей страной». Эти люди, словно не только знают, но и верят в то, что они не одни, что нам без них не обойтись. Жизненным азартом и сопереживанием стране, губернии, городу, соседу проникнуты тесты Надежды Бельтюковой (Тверь), Екатерины Смолиной (п. Обудово), Александры Волковой (Тверь), Нины Сундеевой (Осташков), Аллы Кузьминой (п. Озерный), Виктора Кузнецова (Вышний Волочек), Елены Кущевой (Осташков).

Особенное состояние авторов «Окна в жизнь» остро передает в стихах Ренэ Лир (Тверь). Впрочем, у нее был другой путь преодоления беды, точнее, ее одоления... Можно просто смириться со своей нелегкой долей, а можно увидеть в ней не рок или фатум, а воспринять как божий дар – смиренно, кротко и покорно.

Снежинка села на рукав

Легко, доверчиво и просто.

Как будто друга увидав...

...Так захотелось вечно жить,

И чтоб она не улетала...

Рене Лир в своих христианских стихах учит довольствоваться малым и радоваться малому – и за все это не уставать благодарить: «Спасибо, Господи, за то, что мне дано: // За солнца луч, за дождь...». И, конечно, за одну только радость жить на этой земле, смотреть в окна, широко открытые в пространство окружающего тебя мира. Этот прекрасный мир никогда не ограничивался для «викторианцев» приметами провинциального пейзажа, хотя они часто и много пишут о малой родине преимущественно в стилистике цветастой народной поэзии. Возможно, главное их жизненное качество – неравнодушие. Оно и дало первый импульс к творчеству, к проявлению в разной степени яркого литературного дара.

В русской провинции может быть скука

Только кому-то не нам,

В детстве стрелявшим из малого лука,

Кушавшим щавель «с кваском полам»... – пишет Галина Воробьева из Сонкова. Действительно, с авторами альманаха «Окно в жизнь» не соскучаешься... Потому что именно такие смелые вопреки несчастьям люди открывают и наши, иногда захлопнутые наглухо души, свежему дыханию любви, добра и понимания.

© Кузьмин В. Так захотелось вечно жить... [Окно в жизнь. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 20 февр.

Если свечи погасли – есть звезда

Круг, Михаил. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь: Золотая буква, 2002, 160 с., 1000 экз., ISBN 5-660-7591-38

Грустно, что первое избранное знаменитого тверского шансонье Михаила Круга вышло после его трагической смерти.

Так часто бывает, что звезды живут среди нас – горят, щедро дарят нам свой свет. Но никто не задумывается о значении и силе этого дара до тех пор, пока он есть. Михаила Круга любила и знала вся Тверь, не взирая на возраст, музыкальные и литературные пристрастия: обыватели, интеллигенты, начальники – честные из них и воры...

Люди уходят, а звезды не гаснут – в сердце, в душе, в памяти звучит мелодия и голос. Для нас, современников, Михаил Круг – это уже навсегда. И не раз еще всплывет в сознании строчка, и мы споем:

Веришь не случайно, и жизнь большая тайна,

Так подойди ж ко мне, мы вместе споем.

И пусть никто не слышит, и музычку не пишет,

И слов никто не знает, только мы вдвоем...

«Только мы вдвоем...» – это одна из формул, если они бывают, успеха Михаила Круга у публики. Первая его книга, тщательно и, я бы сказал, любовно составленная Ефимом Беренштейном, впервые открывает нам Круга-поэта...

Жизнь Михаила Круга, оборванная так внезапно, словно в его песне. Такая жара была летом, цвели сады еще, листва шумела... А поэт – так бывает у немногих поэтов – как будто все рассказал уже:

...Так же весело шумит в саду листва,

Ведь до осени еще ей жить и жить.

Дым и пепел из истлевших сигарет,

А в душе...

А в душе не верю,

Нет.

Но да – пепел сигареты, как пепел жизни, метафора судьбы – как это по-человечески верно сказано об участи простого человека, точнее – просто человека. Ведь так случилось, что и здесь Круг пишет о себе и, что примечательно, здесь, как и вообще достаточно часто в своих песнях, что-то не договаривает.

На холме

Фотография и четные цветы,

Тоже срезанные с каплями росы...

...Срезанные, как только что срезали чью-то жизнь. Чтобы так писать, в репликах диалогов недоговоренных, надо рассчитывать на немалую степень доверия слушателя, который всегда оказывается соавтором Михаила Круга.

А он, слушатель, и был не только соавтором, но и единственным и гласным героем текстов Михаила Круга здесь, на улицах древней и современной Твери. У Михаила Круга Тверь – пространство вневременное: у него такое зрение памяти человеческой.

Двор «Пролетарки», казармы, «Париж»,

Где-то ямщик едет там за углом,

Пьяных цыган развозя по домам да с песней...

Что же ты, милая девочка, спишь?

Сны интересные будут потом,

Едем с цыганами – с ними еще интересней!

Не смотря на определенные, так скажем, вольные законы жанра, к Твери, как к матери, герой песен Круга всегда относится с великим почтением. «Слушай, мой город: пока тишина, // Я тебе тысячи песен спою!» – песен, слаще, грустнее и гораздо поучительнее многих сказок соблазнительной Шахерезады, вняв историям которой «Афанасий спускает ладью...». Обратите внимание, сколько разных и далеко не поверхностных ассоциаций и впечатлений рождают с виду простые тексты Круга.

Тверь у него исполнена святости дел добрых предков, другое дело – тверичи... «Гуляйте, мои тверичи...» – и они гуляют, прожигают жизнь, кутят и развратничают. Именно развратничают. Круг демонстрирует необъятные возможности городского романса как жанра, способного переплавить в художественный образ практически любой материал жизни, используя любую лексику – от жаргона до табу.

Его песни – истории жизни, которые заменят многие толстые романы. В них все названо своими именами, вся «поэзия» пришла из жизни, в которой есть место символам гораздо более ярким и значимым, чем те, которые рождает искусство. Здесь: смерть – просто смерть («Про Афганистан»), Бог – это крест и купола наколками на бренном теле («Кольщик»), дом – это просто мать («Письмо маме», «Осенний дождь»), воля – это просто Волга, это Селигер «играет водой под веслом...».

Тексты Круга – по смыслу и ритмически сверхэмоциональный диалог, в обрывках фраз, которые мысленно легко складываются в своеобразный житейский или воровской эпос. В этом смысле характерно стихотворение «Селигер»: полное смешение тем, жанров, синтаксически – голосов, точек зрения...

А вот вспомнил сейчас...

А вот вспомнил...

Прости, я все забыл...

– Я простила тебя...

Городские песни Круга несут в себе всегда очень конкретную житейскую мудрость, от которой сама жизнь часто заставляет отворачиваться. Ведь и проститутка «хочет любви, детей, семейного покоя» («Я знаю вас»), а в бытовой грязи и предательстве тоже рождается чистое чувство («Чай с баранками»). Потому, например, «Синее платьице» – это почти воровское «Жди меня и я вернусь»: «обещал ведь ко мне, а, наверно, вернулся домой...». И все это рождено сознанием художника в целом достаточно далекого от, как сказали бы лет пятнадцать назад, деклассированной среды. Для такой работы со словом надо обладать грандиозным даром стилизатора (хотя бы романс «Катя»). Благодаря ему, не смотря на некоторые фактические неточности («Владимирский централ... – этапом из Твери»), песни Михаила Круга стали своими в той среде. Мало того, они как бы объединили наш мир, показали наше внутреннее единство, о котором мы забываем в повседневности: от сумы и тюрьмы не зарекайся...

«Жизнь блатную песней успокойте...» – эта формула имеет обратную сторону: жизнь цивильную потревожьте песней, правдой. А некоторые предпочитают обходиться без правды. Потому Михаил Круг, да, – любим в народе, но у элиты как бы не в чести. Ведь и у определенного рода музыкальной тусовки Круг, благодаря своему таланту, был в буквальном смысле комком в горле...

Свечи, о который пел Михаил Круг, погасли, но звезда – Россия – осталась.

«Звезда – Россия...» – образ чей? Настоящих поэтов – Есенина, Рубцова, Владимира Соколова. Образ Михаила Круга...

Если свечи потухнут – есть звезда.

Та, которая будет гореть всегда, –

Это Вера, Надежда,

Любовь моей жизни – Россия.

© Кузьмин В. Если свечи погасли – есть звезда [Круг М. «Чтобы навсегда меня запомнили...»: стихи и песни. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 14 февр.

Как трудно быть сдержанной в чувствах

Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002, 36 с., 1000 экз., без ISBN

Особенно Татьяне Грошиковой

До сих пор среди тверских сочинителей, снискавших известность на ниве «эротической тредьяковщины», преобладали мужчины – Виктор Грибков-Майский, Валерий Редькин, Николай Семенов, Владлен Кокин... Правды ради, нужно сказать, что Татьяна Грошикова сделала смелый шаг вперед этих ревнителей амурных традиций.

В сборник «Любить тебя – мое предназначение» вошли 32 текста – и все они о любви. Удачная находка для филолога, который собрался составить словарь разного рода сочетаемости слова «любовь». Еще более удачная – для пародиста или критика: где встретишь столь подробное собрание безликих словесных трафаретов и рискованных изобразительных фигур?..

...И об одном с тобою я мечтаю:

Любовью заниматься вновь и вновь.

В этих строках на самом деле не было бы и толики двусмысленности, если бы не подзаголовок к поэтической тетради – «сборник чувственной лирики». Но в том числе художественная решительность Татьяны Грошиковой и, наверное, обыкновенная женская смелость выводит ее тексты далеко за границы платонической лирики. Героиня «...Моего предназначения» оказывается дамой сладострастной, полной желаний идти до конца в отношениях со своим возлюбленным.

Сам феном появления такой книжки объяснять изобразительными причинами не хочется. Избыток чувства идет на пользу поэзии при одновременном присутствии таланта, дара, позволяющего удерживаться на той робкой грани, за которой прямой путь к безвкусице. Но все же не станем подсчитывать, сколько раз Грошикова рифмует в сборнике «любовь – кровь», «сердца – конца» и так далее.

Известно, что в провинциальной дамской поэзии не принято непосредственно высказываться о чувствах к мужчине, не принято так откровенно его желать, как это постоянно происходит в стихах Татьяны Грошиковой: «...Рот горячий, большой // Мысли сплавил в желанье, // Остаюсь я с тобой // С обольщенным сознанием».

У нас в тверской поэзии, так сказать, два стилевых направления в изображении любви – аллегорическое (Вера Грибникова) и эмоционально-возвышенное (Маргарита Ивицкая). В текстах Татьяны Грошиковой властвует иная страсть к мужчине, которая сметает на своем пути все условности, в том числе художественные. Законы поэтики отступают, разумеются не только потому, что они слабы перед напором влечения героини к герою. Татьяна Грошикова во многих случаях как поэт технически несостоятельна перед силой желания, которую порождает ее художественное сознание. Обрывки фраз, шепот вожделения отказываюется стройно ложиться в поэтическую строку столько же быстро, как лирическая героиня падает в уютное ложе любви.

Я целуюсь с тобой.

И в глазах звезды скачут,

Я шальная совсем,

Упиваюсь удачей!..

...Лирическая героиня «чувственной поэзии» не принадлежит самой себе, она вся во власти объекта своего желания – быть с ним, быть его. Стихи Татьяны Грошиковой – это как песня призыва любви и томления в ощущении собственной слабости, когда кто-то во власти чувства к другому. Грошиковой явно не хватает художественных сил, чтобы совладать со стихией чувств. Отсюда многочисленные повторы, образные и лексические, которые передают и однообразие состояний героини. Вот, например, лишь об одном состоянии холода одиночества: «я озябла немного <...> скорей обними меня нежно» (29), «Все прекрасно, любимая! // Ты не ежься от холода»(30), «но с тобой суждено нам сегодня согреться» (24) и так далее.

Вообще вся книга напоминает какой-то очередной женский каприз, за который, по словам той же Татьяны Грошиковой, нельзя судить строго (стихотворение «Я озябла...»). Наверное, и не будем, потому что вина за появление такой книги, все-таки лежит не на ней – столь страстной и своенравной в своей любви героини, и даже не на Татьяне Грошиковой, а на нем – на «несносном мальчишке...»...

...Как трудно быть сдержанной в чувствах,

Когда влюблена я давно,

Но этот несносный мальчишка

Не любит меня все равно.

Но в таком случае можно было бы издать эту книгу в единственном экземпляре – для того самого «несносного мальчишки». А она зачем-то вышла тысячным тиражом... Впрочем, последовательницам Шехерезады может понадобиться адекватное количество признаний в любви...

Только на одном предпоследнем стихотворении сборника задерживается мысль: оно в какой-то степени спорит с безудержной нимфоманской интонацией «...Моего предназначения»: «От тебя мне осталась // Лишь одна пустота. // Навалилась усталость, // Будто мне все полста...». Это словно отголосок понимания того, что опыт чувств может оказаться куда тяжелее опыта мысли, что он так тянет на дно, в неизвестность...

И любви не осталось –

Навалилась усталость –

Я лечу в никуда...

Из 32 текстов можно было отобрать 10 и издать обыкновенную книжку о любви, при знакомстве с которой не возникало бы лишних вопросов и обывательских пересудов. Но вряд ли бы тогда были бы удовлетворены – чувства...

Сергей ИЗВОДОВ

© Кузьмин В. Как трудно быть сдержанной в чувствах [Грошикова Татьяна. Любить тебя – мое предназначение. Тверь, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 13 февр.

В бой с поэтическим пьянством

отправилась поэтесса Любовь Старшинова

Cтаршинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец: РИТА, 2002, 60 с., 200 экз.,
без ISBN.

В Торопце вышла в свет очередная премьерная книга одной из воспитанниц известного далеко за пределами Твери литературного объединения «Рассветная звонница», которое возглавляет поэт, секретарь Союза писателей России Евгений Сигарев.

«Моя двадцатая весна» – поэтическая тетрадь тверитянки Любови Старшиновой. После выхода этой книги в серии «Новые имена» как всегда с предисловием учителя, Евгения Сигарева, мы вправе говорить о целом направлении в новой тверской поэзии... Чем больше книг воспитанников Сигарева, тем очевиднее художественное влияние этого поэта и организатора литературной жизни на изобразительные предпочтения участников «...Звонницы».

Любовь Старшинова, судя по всему, – одна из самых примерных учениц Сигарева, принявшая не только собственно художественные (формальные) предпочтения Евгения Игнатьевича, но и, так сказать, систему его общественных убеждений.

Интересно, что размышлениям о природе и целях поэтического мастерства Старшинова посвящает целый – первый – раздел сборника «Тайна вдохновения». Впрочем, ничего сверхъестественного в сочинительстве она не находит. А известную степень идеологической активности писатей-традиционалистов, к которым принадлежит учитель Старшиновой, выдает эта поэтическая схема...

Поэтическое пьянство

Современности моей

Заполняет все пространство,

Только новых нет идей...

В текстах Любови Старшиновой много пустой риторики, ей – верно – кажется, что в тот момент, когда она творит – она сопротивляется взрыву бездуховности. А в реальности, как пишет в предисловии Евгений Сигарев, – даже «чуваку на дискотеке, который, откушав пивка и покурив травки, подмигивает больше раздетой, чем одетой девице». Но даже если и считать целомудренность подвигом, то ее, пусть и воспетой неумелым слогом, недостаточно и для самых скромных художественных открытий. Она, целомудренность, здесь вообще ни при чем... Хороша девица, всем рассказывающая о своей непорочности, да еще в стихотворной форме?! Пусть поет свои чувства, поет...

Слов разноцветных сладкий жар,

В груди пылающий пожар,

Вкус ярких вишен, спелых груш,

И сердца неземную грусть.

Вдохновение для столь легкомысленной и неопытной юной лирической героини, которая живет в стихах Любови Старшиной, слишком тяжелая субстанция для постижения. Ей бы о мальчиках писать, о робких и несмелых взглядах, о встречах первых. Так и происходит: глава «Звезда любви моей» – самая большая и успешная часть стихотворной книжки.

Собственно здесь и удается показать изрядное количество интересных изобразительных достижений, передать чувствительность героини, воздушность и мимолетность эмоциональных впечатлений любви, нетерпение в ожидании встреч и тоску воспоминаний о них. Как много сказано о страстности прикосновений друг к другу в столь на поверхности девственных строках.

...И знать, что завтра снова будет вечер...

А летний шелк нестриженной травы

Был так хорош, так радостен и вечен

Когда с улыбкою меня встречали Вы...

Лирическая героиня Старшиновой умеет хранить сокровенные тайны. А поэтесса Старшинова в самой звукописи стиха уже способна передать заповедный смысл признания в любви: «Ты слышишь, я тебя зову // Сквозь шум дождя и шепот ночи. // И листья, падая в траву, // Нам встречу скорую пророчат...». Да, безусловно, молчание о любви говорит иной раз больше, чем самые красочные и сладкие слова любви. Еще больше о любви говорят не слова, не стихи, а – жесты. Иногда Старшинова способна влить в текст это одухотворенное движение навстречу друг другу: «...И не нужно слов самых верных, // Обещаний не нужно, клятв. // Поцелуй меня прямо на площади // И тебе мой все скажет взгляд!».

«Моя двадцатая весна» – имя книги, с которым хочется поспорить. Потому что когда пройдет еще несколько весен, понимаешь, что двадцатую весну не считают: ведь она, все равно, что первая... Третья часть сборника, названная «Запах детства», наполнена легкими настроениями невесомой детской радости. Радости детства – это походы по сугробам («Здравствуй, город снежный!»), костерок вечернего похода («Измеряет век кукушка») где-нибудь возле камней старой графской усадьбы («В усадьбе графской камни поседели...») и многое другое.

В своей первой книжке Любови Старшиновой удалось передать незабываемее весенние настроение. Но эти вешние стихи – только красивое начало, о продолжении которого пока только остается мечтать...

Протяните руку, ну, пожалуйста!

Посмотрите под ноги себе.

Я такая маленькая, жалкая,

И боюсь запутаться в толпе... – этими строками в стихотворении «Монолог мечты» Любовь Старшинова закрывает свою первую поэтическую тетрадь. Будем считать, что нашей рецензией мы протянули руку одной из представительниц губернской поэтической молодежи, которая подает очень неплохие нажды.

© Кузьмин В. На борьбу с поэтическим пьянством... [Старшинова Л. Моя двадцатая весна. Торопец, 2002] // Тверская Жизнь. 2003, 8 февр.