пятница, 16 октября 1998 г.

Разбуженная провинция Михаила Петрова

29 октября 1998 года известному тверскому писателю и издателю — 60 лет

У Михаила Григорьевича Петрова есть повесть «Сны золотые», изданная почти пятнадцать лет назад и переведенная, кстати, на иностранные языки. Ее герой, писатель Юрий Нечаев, безуспешно пытавшийся покорить Москву, вдруг срывается, оставляет прежние заботы, и уезжает на Север — в родную деревню, к больной матери. Не останавливают его ни уговоры удачно устроившихся в столице однокурсников по литературному институту, ни былое тщеславие, ничего… Он уезжает из столицы с папкой пожелтевших листов недописанных рукописей, запутавшись в сплетении неразрешимых личных проблем и оставляет где-то позади — глухую к человеческим просьбам, слепую к душевным мукам и переживаниям его — холодную осеннюю Москву. Сдана в букинистический магазин книга любимого человека — Мориак «Дорога в никуда»… И, как кажется поначалу, от отчаяния, а в душе с надеждой на то, что по какому-то недоступному еще промыслу, выбрана новая дорога.
— Мишка, ты прав, спит провинция, да еще так ли спит! Спит со всех ног, со всех лодыг… Деды, давайте выпьем за тех, кто не спит!… — почти кричит Нечаев, отъезжая из столицы.
Наверное, многое из самого затаенного своего — сугубо личного — было вложено писателем в образ Юрия Нечаева, дальнейшую судьбу которого художник осталяет домыслить читателю. Судьбу, надо полагать, нелегкую, складывавшуюся не извилистыми обходными путями, а прямой дорогой сквозь ложь и равнодушие, приспособленчество и двурушничество. А они такие — герои прозы Михаила Петрова: не соглашающиеся с обыденностью, деятельные, искатели правды и справедливости.
Есть у Петрова один замечательный герой, в определенной степени символический — Игнат в «Лепешках из Новины», прикидывающийся немым, чтобы избежать сталинской «пятилетки» за сапог ржи с колхозного поля для фронтовой вдовы. Разогнал он в отчаянии молодого жеребца, да сиганул с обрыва в закованный льдом Иртыш. А в повозке — ненавистное ему мелкое начальство, да колхозные бюрократы…
Еще вспоминается художественно воспроизведенная жизнь героя войны 1812 года дворянина из Зубцовского уезда Дмитрия Потаповича Шелехова, основателя первой в России сельскохозяйственной школы для крестьян.
Все, кто хотя бы немного знает Михаила Петрова, читает его прозу, как биографию художника, угадывая в персонажах те мысли, которые вчера слышал из уст писателя, те планы, которые он, вопреки множеству препятствий, воплощает в жизнь.
…В 1989 году в журнале «Новый мир» было опубликовано письмо Михаила Петрова «Культура в провинции». Он одним из первых напомнил о том, что на рубеже XIX–XX веков русская провинция не была «задворками» Российской империи, что в ней кипела бурная жизнь - экономическая, политическая, культурная. Новомирский очерк Михаила Петрова подтолкнул многих краеведов к исследованию целой эпохи, вымаранной из истории тверской литературной жизни партийными идеологами. На страницах периодики вспомнили о многих забытых именах. В том же году Михаил Петров выступил составителем возобновленного после многолетнего перерыва регионального альманаха «Тверь», с чего началось возрождение некогда закрытого областного книжного издательства.
Семь лет Михаил Петров издает журнал «Русская провинция». За это время из тонкого одноцветного малоизвестного журнальчика он превратился в хорошо известное в России литературно-художественное издание. «Литературная Россия» назвала его «самолучшим», а критик П. Басинский в «Литературной газете», создавая «эстетический пейзаж русской провинции», отметил его среди остальных как «о-очень красивый литературный журнал…». Похвала в адрес журнала звучала и звучит из уст академика Д. Лихачева, писателей А. Солженицына, Д. Балашова, В. Белова. За внешностью красивой обложки, а полиграфический уровень оформления журнала отмечают все, сокрыта трудная постоянная работа его редакции и самого художника.
За эти годы «Русская провинция» Михаила Петрова открыла для нас много новых литературных имен. Назову хотя бы только те из них, книжные первенцы которых вышли в издательстве журнала за последние годы — Алексей Мальцев, Юлия Гнатышак, Любовь Соломонова, Алексей Роженков, Людмила Павленко…
Держу в руках свежий номер «Русской провинции», смотрю в глаза его редактора, вижу энергичного интеллигентного человека, уверенного в своей правоте, в правильности дороги в литературе, которую он, сквозь бездушие засидевшихся в уютных креслах литературных функционеров, прокладывает не только себе, но и десяткам, сотням авторов своего журнала…
Смотрю, а вспоминается темный финал «Жизнеописания Дмитрия Шелехова»… «…Вокруг расстилались неухоженные, заросшие сорняками поля, покосившиеся, заброшенные избы, опустевшие деревни, потонувшие в навозе скотные дворы… Ходил я по кладбищу и не мог отрешиться от горькой думы: «что же написал Дмитрий Потапович в своих «Мыслях о России»? Что думал он об этой земле? Таким ли представлял ее будущее?..»
Смотрю и понимаю, что сейчас среди этих заросших кустарником полей, развалившихся изб, опустевших скотных дворов и неожиданно разросшихся кладбищ, вновь слышится тот надрывный крик писателя Юрия Нечаева — «…Разбудите провинцию!!!».
Что ж, накануне своего юбилея Михаил Григорьевич, безусловно, вправе похвастаться «…Провинцией» писателя Петрова, разбудившей тверскую провинцию, не дающей заснуть ей, забыть ей о том, что и есть она та самая земля, которой, как писал Солженицын — писал здесь, в тверских краях, в тверском журнале — будет прирастать российская сторона. …Земля, разбуженная Михаилом Петровым.

© Владимир Кузьмин, 1998

четверг, 15 октября 1998 г.

Свежие яблоки тверской поэзии

I

«Яблоко небес» - первая книга ржевской поэтессы Любови Соломоно-вой, победившей в поэтическом конкурсе тверского литературно-художественного журнала «Русская провинция». 30 страниц - 33 стихотворе-ния.

Сразу скажем, что сборник, представленный читателю, не произвел на нас какого-то целостного впечатления, хотя его опытный составитель, Миха-ил Петров, судя по всему, немало поработал над его композицией. Соломоно-ва - молода (она еще студентка…), столь же молоды и ее стихи - как незрелое, но дорогое вино. Цвет этого поэтического сока еще практически не отличает-ся от недавно содержавших его плодов. Поэзия Соломоновой - до сих пор по-эзия примерной ученицы многоопытных учителей - Ахматовой, Цветаевой, может быть, кое-где даже Сафо. Хотя вполне возможно, что Соломонова ни-когда ни открывала сборника стихов, по выражению Платона, «десятой му-зы». Но в ее стихах мы найдем ту же простоту и особую женскую страст-ность, скорее более близкую к народному эпосу, чем к литературе в чистом виде. Ее темы - любовь и ненависть, женская дружба, девичья красота.

Девочка, девочка, что же ты делаешь?

Странная музыка, звездочки, крестики —

Нехороши у тебя погремушечки,

Нет ничего у тебя под причесочкой.

Ну и не надо — ты юная, смелая.

Мелкий цветочек, душистые пестики!..

Но, быть может, какое-то особое поэтическое настроение, чутье, под-сказывает ей остановиться и перестать о русских «бабах» - «Надо б бабе быть попроще…» - и «бабанях», о них уже так много и однообразно написано у другой тверской поэтессы - Галины Киселевой…

Впрочем, верно, что не у классиков женской поэзии Соломонова учи-лась такому искреннему, обнаженному признанию в любви к мужчине.

Я люблю мужские пиджаки,

Как напоминание о встрече:

Костерок на берегу реки

И пиджак, наброшенный на плечи…

Хотя и в этом процитированном стихотворении Соломонова не заходит дальше робкого эротического фетишизма. В то же время сам поэтический пе-ренос - «Я люблю мужские пиджаки…» - удачная находка из ряда знамени-тых перепутанных ахматовских рук-перчаток или «ночного листика во рту…» Марины Цветаевой. Печально, что к концу стихотворения он - этот эротический фетишизм «мужских пиджаков» - низводится до обыкновенного семейного бытовизма - «Я люблю мужские пиджаки. За подкладкой - винти-ки, орехи…». И все потому, что Соломонова молода… И прекрасно, что она, несомненно обладая задатками талантливой поэтессы, не спешит вперед, не спешит сочинять и придумывать, ей, судя по всему, замечательно и просто пишется о непосредственном и повседневном ее существовании.

Я привыкла к желтым розам,

Я привыкла к белым кольцам.

Почему, зеленый мальчик,

Я должна тебя любить?..

Пусть даже если Любовь Соломонова прекрасно и осознанно знакома с этими двумя - «желтые розы», «зеленый мальчик» - обширными символами мировой культуры, всю прелесть красных роз и безупречную преданность и верность «синих» мужчин ей еще предстоит познать. И теперь уже, станем надеяться, во многом благодаря первому, но уверенному шагу по дороге по-эзии.

II

Если мы только что удивлялись яркой свежести нового молодого плода тверской поэзии, завидовали его естественной поэтической насыщенности, то сборник стихов поэта Вадима Валюкова «Рай и Ад» - событие совершенно иного рода. Это плод зрелый, многое повидавший, может быть, даже с черво-точинкой… Вадим Валюков живет далеко от Твери - в Чите, небольшое пре-дисловие к его книжечке написал бывший житель Камчатки, ныне тверитя-нин, поэт Евгений Сигарев. У нас есть полное право говорить о Валюкове в статье о тверской поэзии, совершенно не принимая во внимание любые гео-графические ориентиры. Хотя бы потому, что первую страницу своего сбор-ника Валюков освятил словами А. Пушкина: «…И бесы тешились проклятою игрой…». К слову сказать, образов, знакомых нам через музу Пушкина, чита-телю встретится в сборнике достаточно…

Интересно, как по-разному поэтически осмысляется символ «запретно-го плода» в начале сборника у Соломоновой и Валюкова. Любопытно, что это - случайное совпадение, или осознанный замысел их составителя, редактора журнала «Русская провинция» Михаила Петрова? У Соломоновой в «Яблоке небес», давшем название всей книжке, только сложилась мечта об обладании «запретным…»: «…хочу познать я удовольствий тайных… и уж, конечно, в Сад войти Небесный и яблочко кому-то предложить». Валюков же все это испытал.

По земле ходил, райский сад искал,

Бес водил-кружил между острых скал.

…Белый , белый снег… Ни души вокруг.

Тридцать третий круг.

В книжке Вадима Валюкова много символов, много непознанного и тайного, освещенного свыше. Останавливаешься, перечитываешь строчку - задумываешься об источниках, невольно вспоминая и о рубежном возрасте ее автора.

Тоска, отчаяние, крепкое выдержанное временем вино, щемящая душу глухая русская грусть.

Вот, мечтал, достигну поднебесья,

Прилечу на белом скакуне!

Да, сбылось… Залетным гостем здесь я

Забываюсь в муторном вине…

…Тихо спился безызвестный предок,

В полусне и я себя сгублю.

Стихи его по цветовой насыщенности «никакие» - сумрачные, темные. В этой жизни всем один конец… Потушите лампу, наконец! - крикнет ав-тор. А ведь потушили, и воцарилась тьма. А душа по-прежнему тянется к све-ту - к свинцовой луне. Лунная, ночная символика заполняет пространство стихотворных текстов Валюкова до самого возможного предела. В этом туск-лом мире «ополоумевшей ночи» движутся странные тени и силуэты, «совсем седой старик» на тройке ошалелой несется посреди дремучего леса. Но то не русская сказка - то реальность, действительность: уходит ночь, тает тьма, на-ступает утро, а за ним и день.

…Беснуются всю ночь:

Хохочут, вьются в дикой пляске,

Но засветает - тут же прочь

Уносятся, как в старой сказке.

…Ну и пусть - что теперь? Ну и пусть…

Ведь и мне успокоится надо.

В книге Валюкова есть неизбежное осознание приземленности жизни. Бесы ли, грозы ли, небесная ли стихия, «рвущая сердце на куски», пытающая душу, все пройдет - «…завтра все возвратится к жизни».

Путь, который грезится Любови Соломоновой, герой Вадима Валюкова уже прошел.

Познал и ад, и рай - и все здесь, на земле.

© Кузьмин В. Свежие яблоки тверской поэзии [рецензия, Л. Соломонова «Яблоко небес», Тверь, 1998; В. Валюков «Ад и рай», Тверь, 1998] // Тверская Жизнь. 1998, 15 окт.

суббота, 10 октября 1998 г.

Звенящие осколки слов

Книгу безвременного ушедшего из жизни бологовского поэта, журналиста и графика Виктора Сычева составили и издали его друзья из тверского издательства «Русская провинция». Все три ипостаси талантливого художника представлены в сборнике «Меж двух столиц: стихотворения, графика, очерки» (Тверь, 1998).

Личность Виктора Сычева из того ряда русских характеров, которые воплотил в образе Кулигина драматург Островский. Но есть у него, конечно, и другая более близкая параллель в лице ржевского часового мастера Волоскова. Не случайно, наверное, его сборник открывает стихотворение «Мечтатель», которое все о том же.

Модерный свитер шею трет,

Букашки формул на бумаге…

Сидит мальчишка, хлеб жует -

Сегодня весь он в «черной магии».

Неделю кряду концентратами

Перебивается чудак:

Зарплату всю на конденсаторы

Истратил, как один пятак…

Россия нисколько не изменилась за прошедшее столетие. В маленьких провинциальных городах все так же воодушевленно и бескорыстно корпят над изобретением «eternal engine» местные Кулигины. Виктор Сычев до самой глубины воспринял трагичную сущность нашей российской безвременности. Не случайно в создаваемом им образе России возникает какая-то грустная мертвенность, законченность бронзового памятника.

Кони грубо вылеплены кем-то,

Вписаны талантливо в закат.

Солнце опустилось на колени

В августовский синий аромат…

Впрочем, глянцевой картинности шаблонных образов Виктору Сычеву, надо сказать, удавалось избегать. Быть может, потому, что причастность к названному Россией, стала для него всей сущностью каждодневного существования. Все очень просто: «…Кто не видел рассветов синих и кого не ласкал закат, тот, считай, что не жил в России…».

- Зачем, кому, какого черта, нужна в вечно оставшемся на полпути из Петербурга в Москву городке эта поэзия, стихи вообще?.. - спрашивает сегодня любой столичный обитатель, напуганный сообщениями о нашей провинциальной необустроенности. И ответ на его истеричный вопрос не заставит себя ждать в стихах Сычева. …Поэзия - икона, молитва, храм.

С неотвратимостью капели

В Россию хлынули стихи.

И как в истоке века,

Слова соединились, суд верша,

С душой опальной Гумилева

Анны Андреевны душа…

…И, как нечаянную щедрость,

Я, впитывая их стихи,

Краснею за свою ущербность

И общей Родины грехи.

Стихи Сычева удивительно живы, наполнены, на первый взгляд, незримыми мотивами и образами, пробуждающими в нас множество реальных чувственных мимолетных, мало запомнившихся эмоций и впечатлений. Что-то всколыхнет чувство о любимой женщине - «Женщин Летнего сада безумно и нежно любили…». Что-то неизведанную теплоту в груди при виде скудного родного пейзажа - «Над Ярославлем колокольный звон…».

Когда-то Виктор Сычев осторожно спрашивал…

Придет ли он, черед моим стихам?

Я на прозренье дальних не надеюсь…

…Кусочки сердца и осколки слов,

Звенят они, похоже,

От удара…

Живые звенящие стихи о жизни. Звенящие в его друзьях, заботливо собравших в книгу лучшее у поэта, в его земляках - в нас с вами, даже если мы не чувствуем этого и не понимаем…

© Владимир Кузьмин, 1998