Поездки в прошлое

(О В. Я. Кириллове и его рассказах)

I

Было бы очень просто назвать Валерия Кириллова "деревенским" писателем, если бы по времени его проза не появилась на излете этого литературного направления.

Впрочем, именно проницательный русский "деревенщик", писатель и публицист Иван Васильев очень тепло напутствовал его первые книги, о том же писали критики. Взращенный русской советской деревней (отец его, бывший партизан, председательствовал в одном из совхозов Андреапольского района Тверской области – в краю спокойных озер и тихих лесов в самом центре России), он, придя в литературу, оказался близок сложившемуся еще в 1960-е годы типу художника-публициста. В русской советской литературе у его истоков были Ефим Дорош, Валентин Овечкин, Федор Абрамов. Журналист, знаток жизни русской провинции, Валерий Кириллов, долгое время плодотворно работал именно в жанрах эссе и очерка, которые позволяют свободно сочетать множество элементов, свойственных художественной литературе и публицистике.

Все творчество Валерия Кириллова отмечено пристальным вниманием к проблемам русской деревни, ее духовной и бытовой жизни. Он в совершенстве владеет и темой и мастерством художника-стилизатора, но главный герой его прозы уже не человек деревни или отчаянный шукшинский "маргинал", а человек в деревне... Человек, возвращающийся к родному крыльцу, к верховьям реки жизни в самом широком смысле (в том числе и географическом – на Верхневолжье), к чистоте человеческих чувств, переживаний и понятий. Для персонажей его прозы – это, конечно, и своеобразная поездка в прошлое, побег из мира, бешеный ритм которого отказывается воспринимать надорванная душа. С другой стороны, герои Валерия Кириллова – люди, часто всецело вжившиеся в городскую среду, освоившиеся в ней. И оказываются они в деревне по совершенно разным причинам... В "путешествие одинокого человека" отправляется в одноименном рассказе бывший редактор Аликин. Владимир Ратников ("Круг"), оставляя московский НИИ, приезжает к озеру своего детства, где не бывал уже 20 лет. На первое журналистское задание едет Витя Хохряков из рассказа "Пропадай, мой сундучок". Но для каждого из них приезд в деревню, будь он то попыткой уйти от суетного урбанистического мира, то случайной командировкой, оказывается, прежде всего, серьезным нравственным испытанием.

Конечно, в таких столь разных по обстоятельствам поездках в прошлое можно обнаружить и нечто общее. Говоря языком образов Валерия Кириллова ("Девочка и скрипка"), в сердце его героев поет скрипка, звучит светлый и чистый голос ушедшего времени, в котором душа пристально запоминает истинные и самые добрые линии жизни. Впрочем, она помнит и о злом, но возвратить стремится лишь доброе. Однако рассудок напряженно сопротивляется этому желанию осознанием неумолимой истины: "...плохо, что прошлое нельзя повторить, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку <...>", "Нет, наверное, это все-таки хорошо, что прошлое нельзя повторить так же, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Иначе у человека никогда не было бы детства...". ...И старости тоже бы не было – продолжим мы по своей глубине эсхатологическую мысль писателя. Этот почти психологический взрыв в мире его героя, катастрофа – скрипка молчит – художественно решен у новеллиста самыми аскетическими изобразительными средствами: простым, но точным языком, краткими психологическими мотивировками, скромными линиями пейзажных набросков. Одновременно Валерий Кириллов мастерски умеет передать, воссоздать в тексте пространственный объем жизни. В сознании удивительно легко рождаются визуальные образы, но это, впрочем, естественно переданное художником свойство поездок в прошлое – воспоминаний.

В смысле парадоксальной невозвратности всех возвращений к дому героев Валерия Кириллова особенное значение приобретают и закрытые финалы его короткой прозы. Хотя уже и в обрывистом ритме такой прозы угадывается стремительный, в повседневности неуловимый для человеческого сознания и необратимый ход жизни. А все острые, характерные для газетной публицистики проблемы, решаются здесь все-таки исключительно через человека, а потому приобретают особое лирическое звучание.

II

"Деревенщики", художественный и идеологический путь которых продолжает Валерий Кириллов, создали целое направление экологической публицистики.

Тверской рассказчик вступается за природу изображением тонкого понимания естественного мира озерной России детьми и внуками ее исконных обитателей. Озеро, духовное и жизненное значение которого для людей деревни, показано во многих новеллах писателя, – центр притяжения и источник жизни человека Средней России. Все дороги ведут к нему – там для героев Валерия Кириллова начало пути и его завершение.

Свою "Царь-рыбу" (здесь, конечно, не обойтись без ассоциаций с образом Виктора Астафьева) по-разному ловят Конышев из рассказа "Погорячился" и Комаров из "Пустяков" ("Карабановские страдания")... Но в противовес царской силе природы, полностью подчиняющей человека у Астафьева, Кириллов очерчивает их естественное и правдивое единство. В нем нет лжи, в этой борьбе – правда: великая, непреходящая, бытийная и повседневная – в странном охотничьем азарте и аромате щучьей ухи в вечернем тумане тихого озерца. Здесь царь не рыба и не человек, здесь Царь - на небе... Человек у Валерия Кириллова возвращается к истокам, чтобы слиться с природой, чего бы ему это не стоило, а не воевать с ней. В этом смысле интересно наблюдение героя из рассказа "Укус змеи".

"...Пришлось отойти, наблюдая со стороны, как гадюка изящным серпантином выползла на берег и, добравшись до заветных гнилушек, успокоилась где-то там.

"Вот и человек тянется в кровный угол, и ей разве заказано?" - подумал Кондратьев, надолго сохранив в себе и этот миг, и эту остро вонзившуюся в сознание мысль".

...Идея эта по своей глубине и силе близка, быть может, только характеристике существования тараканов в "Матренином дворе" Александра Солженицына: "...в нем не было ничего злого, в нем не было лжи". Герой Кириллова принимает жизнь такой, какова она есть в своем извечном непрерывном движении. Не столько "реки" Экклезиаста, сколько настоящие реки, кормящие и поящие человека, его дороги – пути побегов и возвращений, текут в рассказах Валерия Кириллова.

"Последняя Форель" и "Дни окуневого хода" заставляют вспомнить "Записки охотника" и цикл Ивана Соколова-Микитова "На речке Невестнице". Кириллов поэтизирует рыбалку. Он, конечно, выступает и как очень внимательный натуралист (может быть, натуралист и в смысле литературном – художник, близкий лучшим достижениям русской натуральной школы от раннего Ивана Тургенева до Владимира Даля), знаток природы и рыбной охоты.

Описательная сторона текста здесь удивительно хороша, привлекательна для читателя мелкими подробностями рыбной ловли. Речь героев с избытком переполнена всякого рода особыми словечками, знакомыми лишь заядлому рыболову. В текст они вписаны филигранно, без самой малой доли авторского напряжения. Художник порой увлекается настолько, что и само метафорическое пространство текста (особенно пейзажная живопись), заполнено сравнениями и образами, заимствованными в речи рыбаков или связанными с жизнью реки, воды.

"...Солнце проклюнулось. Холодные лучи его сочатся между стволов деревьев, серебря росу на лугу. Рыба начала играть...".

В самих пейзажных зарисовках, легко проникающих в повествовательную ткань, точно отражена тихая красота тверской природы, Западной Двины, ее притоков и озер. Река с таким разным движением ее вод – центр жизни этого синеокого края на самой макушке России. "Умрет река, выживет ли человек?" – наверное, это единственный открытый финал у Кириллова – вопрос, который тревожное сердце художника, хочет оставить без ответа.

III

Рассказ – жанр легкий и сложный одновременно. Границы его настолько широки, что иной автор назовет рассказом и недописанную второпях повесть, и конспект романа. Есть более точное и жанровое определение – новелла. Рассказы Валерия Кириллова хочется называть именно так. В коротком жанре писатель работает давно и на книжной полке да и в рабочем столе накопилось достаточно материала, чтобы к отбору его подойти критически и тщательно, дабы на всем протяжении книжки владеть вниманием читателя, не выпуская его из напряженной повествовательной ткани.

Многие из рассказов Валерия Кириллова проникнуты отчетливым настроением разыгравшейся непогоды – в душе и в мыслях, в сердце и в быту, в родном городе, в селе и во всей стране России ("Озеро Алоль", "Забойщик Кузьмин", "Дед-Бед"). В центре внимания художника – человек, чутко чувствующий никак не успокаивающееся вокруг ненастье, глубоко переживающий этот странный перелом в жизни, произошедший неожиданно, невесть когда, может быть, где-то на заре времени, которое называли перестройкой. Новое и чуждое ворвалось в его повседневное существование, сметая прежние представления о жизни, разрушая даже прошлое, то единственное, что осталось за спиной – опору, на которую, кажется, еще можно надеяться. "Озеро Алоль" – новелла, которая наиболее полно и точно воплотила в себе все сложное пересечение этих состояний в образе Василия Панюхина. Гложет его сердце безысходность и непонимание происходящего, затаилась в самой глубине души незлобивая обида и завела в тупик удавки. И не только из обожженного несправедливостью сердца идет это физическое разрушение, но уже и от самых близких – жены его, надорвавшей и душу и тело в "немереных аппетитах" фермерши. Что же соединит, успокоит оголенных нервы человеческих переживаний? Озеро Алоль...

" – Я вспомнила... Двадцать три года... Летом, в июле... Озеро Алоль... – лепетала Аннушка. – Помнишь в ту ночь кукушку... Наврала кукушка, Вась, все у нас будет хорошо, золотце мое...

Необъемное чувство вины перед Анной ужалило Панюхина. Он вспомнил все и беззвучно заплакал".

Красивый и емкий образ, "озеро Алоль", пришел в текст из самой действительности и превратился в символ. А что, кроме символов, может соединить, спаять разорванные нити человеческой жизни в единое полотно? Что может связать с ней, жизнью, и сам этот досконально продуманный на уровне архитектоники текст? При этом поэтика Валерия Кириллова совершенно лишена сложных, недоступных сиюминутному читательскому восприятию стилевых поворотов и в языке, и в содержании. Легкий, прозрачный смысловой пуант проходит через весь текст, удерживает внимание читателя и раскрывается у его порога... И обычный поход за грибами незаметно оборачивается путешествием в свое прошлое – на малую родину ("Свяков из Бужумбуры"). И уже другое озеро за мутным окном в рассказе "Михалыч" как символ всей жизни, ушедшей, и свободы вырвет человека у смерти.

И язык – точный, лишенный излишеств, тот, что называют народным, но без примитивной стилизации. В нем природная литературность соединяется с простонародной живостью и образностью.

Есть у слова особая власть... Но не тогда, когда оно без малейшего творческого напряжения украдено у самой жизни. Тогда время течет, как реки, а с ним тает и власть слова... Слово должно быть прожито, как и сама настоящая жизнь. И только тогда жизнь перетекает в слово.

Владимир КУЗЬМИН, канд. филол. наук, доцент ТвГУ.

© Кузьмин В. Поездки в прошлое (О В. Я. Кириллове и его рассказах) // Кириллов В. Избранная проза: В 3 кн. Книга 1. Тверь: Русская провинция, 2000, с. 5-8.