Священная жертва

…И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

А.С.Пушкин

Степанченко Г. В. Памятник: стихотворения и поэмы. Ржев, 1999, 126 с. ISBN 5-86871-026-6

Тема Пушкина накануне его юбилеев всегда была главной в тверской литературе. Практически все еще пишущие тверские прозаики и поэты отметились публикациями в прессе, в той или иной мере адресованными «солнцу русской поэзии». Но вряд ли кто-нибудь из них может поспорить с творческим азартом ржевского поэта Георгия Степанченко. Вслед за поэтическими книгами «Имя звезды» (1997), «Прощание с романтизмом» (1998) вышел его новый поэтический сборник «Памятник», само название которого и обложка (фотография, запечатлевшая всем знакомый пейзаж, - дорогу из Бернова в Курово-Покровское) ненавязчиво напоминает читателю о Пушкине. Причем, не просто о поэте, а о человеке, который некогда при случае очень любил посетить свои тверские «кабинеты» – Малинники, Торжок, Старицу…

Мысль посвятить книгу стихов одной теме может показаться некоторой поэтической авантюрой, впрочем, только в том случае, если эта тема не бесконечный гений Пушкина, а ее автор не живет в городе Ржеве, не зовется Георгием Степанченко и не пишет каждый год по приличному сборнику технически очень ровных стихов. И на этот раз творческий профессионализм Степанченко не подвел. Ведь был, конечно же, определенный соблазн открыто каким-нибудь эпиграфом осветить свою книгу именем великого русского поэта. Но автор выбрал, быть может, более сложный путь: не ограничивать сборник скудной формой официальной здравицы и рассказать не просто о поэте Пушкине, о своем понимании его образа, но и сквозь Пушкина увидеть как современность, так и историю русской культуры без Пушкина – до него и после.

Этой задаче строго подчинена изящная композиция книги, в которой ее название – «Памятник» – приобретает совершенно разные смыслы, подчас открыто споря с «Exegi monumentum» самого Пушкина.

Только камень с тесною оградой

И трава, зеленая трава…

Вот и вся она – твоя награда,

Вот и вся она – твоя хвала… («Камень»)

А иногда повторяя известную со времен Горация тему:

…И пусть через года или века

Мои следы сотрутся и исчезнут,

Но будут вечно реять облака,

Смотрясь в небес таинственную бездну… («Памятник»)

Собственно уже в первых стихотворениях сборника открывается замысел поэта, словесно оформленный лишь во второй его половине: речь идет не о памятнике-монументе, не о глыбе обработанного камня, не об изваянии.

Нет, памятник Тебе я не воздвиг:

Не возводил я дерзко и упрямо

Подножия из подвигов и книг,

Кумира не ваял, не строил храма. («Памятник»)

Медленно в сознании читателя раскрывается другой первоначальный (почти этимологический) смысл этого слова: памятник – это память – человеческая, историческая память нации и народа. В этом смысле интересным оказывается стихотворение «Тень Пушкина». Мысль его понятна и лишена каких-то иллюзий о вечном величии Пушкина, который и сам в своем «Памятнике» говорит лишь о бессмертии «души в заветной лире». Интересно осознанно или нет в первой его строке - «Тень Пушкина витает над Россией…» - Степанченко повторяет формулу Ветхого Завета: «Дух витал над водами…». Религиозное значение этой мысли – Пушкин, его поэзия, его духовная сила как источник жизни в России – в последних строках стихотворения раскрывается и возвращает нас к пушкинской мысли («…И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит»): забудется имя любого поэта, исчезнет его тень, но останутся поэты и поэзия.

«…Нет! Жребий наш все тот же – век от века,

И не пройдет поэта вечный труд.

Что человек без истины? Калека!

Поэзия, верши свой Страшный суд!».

Совершенно неожиданная (на фоне почти двухвековой аксиомы – «солнце русской поэзии») параллель Пушкин – тень несколько раз («Двадцатый век», «Памятник», «Тень Пушкина») возникает в сборнике.

…Шестого месяца в шестой прекрасный день

Двенадцатый мне выставят бокал…

Кто там напротив сел? Все та же тень?

Пусть подождет – еще не кончен бал!

Вообще при всем естественном восхищении Пушкиным в сборнике кое-где возникают те же мотивы, что метафорически воплотились в название предпоследней книги Степанченко – «Прощание с романтизмом». По стилю и настроению - это было нечто вроде отчаянного выкрика на митинге или, нет, не на митинге, а дома - в тихом и уютном Ржеве, где волжские быстрины все так же скоро несут свои воды в далекий Каспий: «Аdieu Аmerica! Прощайте Штаты! До свиданья, Европа…».

Помимо стихов, в которых новыми средствами на современном материале Степанченко раскрывает разные грани пушкинской поэзии, в книге много строк, воскресающих в памяти конкретные эпизоды жизни тверского (и не только) Пушкина: «В садах Лицея», «Юность», «Клевета», «Дуэль», «Татьяна», «В Михайловском – 1 (Пойду и у обрыва стану…)», «В Михайловском – 2 (Выйдешь на берег…)»… Кстати, прием писать несколько стихов-этюдов на одну тему – достижение модернизма в поэзии последних лет, чреват тем, что с легкостью пропускает читателя в интимные пенаты поэта. Оба стихотворения Степанченко построены исключительно на визуальных впечатлениях, но рождают совершенно противоположные эмоции. Игривая интонация – «…Подниму и расплескаю взор…», которая в первом заканчивается усердной просьбой: «Все равно: потише, друг, потише. Слышишь скрип гусиного пера?», во втором, напротив, берет верх и разрешается очень оригинально и понятно лишь знатоку поэзии.

…К черту и лютню, и громы трамвая!

К коже прихлынула алая кровь.

Медленно занавес я поднимаю…

Здесь никогда не бывал Гумилев –

То есть, при жизни – я так понимаю.

Интересно, но Гумилев появляется из-за импровизированного занавеса, судя по всему, совсем не случайно, а как автор знаменитого «Заблудившегося трамвая», рождая новые смыслы и ассоциации. И вот она вновь – «душа в заветной лире» – уже другого поэта откликается через Пушкина в нашем современнике.

Среди того, что могло бы вызвать в «пушкинской» книге стихов Георгия Степанченко (см. стихи «Тихий дождь», «Накануне») неприятие, - свойственное, к сожалению, всем русским (особенно советской эпохи) стихам о Пушкине фамильярное обращение с Натальей Гончаровой. Трудно судить, но не сложно догадаться о реакции Пушкина, если бы кто-нибудь позволил себе кокетничать с Гончаровой, с которой многие так хотят показать себя на дружеской ноге, величая ее непременно Натали. Степанченко, кажется, только однажды находит выход из этой ситуации и пишет от имени поэта: «Вот ты и пришла, мой друг Наташа…» («Свидание»).

Неожиданными оказываются два финальных раздела книги, один из которых иронически озаглавлен «Краткий курс истории новой русской, и, отчасти, всемирной поэзии (без «б»)». Это своеобразный учебник поэзии от Степанченко: от «золотого» века (века Пушкина) к «электронному», «пластиковому» и даже «обезьяньему». Интересно, к которому из них причисляет себя сам автор? Впрочем, игривый финал этого учебника (с совсем неигривым названием «Возвращение в вечность»), если и не свидетельствует о несерьезности придуманной поэтом схемы развития русской поэзии, то просто кричит о желании избавиться от картинного образа Пушкина. И уже давным-давно не только стихов его хочется, не только прикосновения к великому таинству его таланта, а запросто выпить с ним – «веселым, свойским, заводным» - в каком-нибудь кабаке, забыть о стихах и прозе, а главное, главное – услышать ответ…, «…и вместе в вечность улететь».

Именно этой задорной пушкинской самоиронией Степанченко кладет последний камень в завершение своего поэтического «Памятника». «НОВЫЙ ПОЛЕТ ШМЕЛЯ или одним махом от апофигея к апофезу» – прекрасный образец «пластиково-электронного» словотворчества, своеобразный (как у Сальвадора Дали) «взрыв пушкинского изображения». Что до стилистики, то, конечно, Степанченко не придумал ничего нового, сейчас каждый второй А. Шаталов или Я. Могутин так пишут.

«…что поделаешь приучил их к легкой жизни

этот обаятельный шаромыжник якубович…».

Ну что ж – и так писать можно пока… «ПОКА, – как справедливо и с большой буквы вспоминает, расставаясь с читателем, Георгий Степанченко, – НЕ ТРЕБУЕТ ПОЭТА К СВЯЩЕННОЙ ЖЕРТВЕ АПОЛЛОН…».

Ну что ж… Всякое уже было в тверской поэтической пушкиниане: в 1960-е – исторические зарисовки вслед за Пушкиным Михаила Суворова, в 1970-е – «Тверской венок Пушкину» Галины Безруковой, а в начале 1980-х Евгений Борисов даже пытался нанять Арину Родиновну в няни своему мальчику… Но никто еще не принес в священную жертву Аполлону, «Русскому гению» целую поэтическую книгу (как это сделал Георгий Степанченко): такую разную и сложную, каким был сам Пушкин, какой была его страна и какой она осталась.

© Кузьмин В. Священная жертва [рецензия, Г. Степанченко, «Памятник», Ржев, 1998] // Русская провинция. 1999, № 3.