И дольше века длится Пушкин,

или Воспоминание о дне рождения Пушкина в Торжке 6 июля 1999 года

Ушел в прошлое год 200-летнего юбилея Александра Пушкина, отзвучали торжественные речи, залпы салютов и даже краска на фасаде дома Вульфов в берновском парке уже успела поблекнуть. Великий и простой Пушкин стоит на пороге своего третьего столетия, и ничуть не постарел... А, напротив, успевает всюду, превратившись в удачную сферу вложения капитала. Как и двести лет назад - не книг своих, конечно же, а сплетен - теперь телевизионных анекдотов, пошлых небылиц о личной жизни и легкомысленных интерпретаций голливудской киноиндустрии.

Теперь герои "Онегина" вальсируют под "Амурские волны", а Татьяна напевает "Ой цветет калина в поле у ручья...". А обитатели сети Интернет встречаются с "Тайными записками Александра Пушкина" в исполнении порнографа Армалинского чаще, чем с легкой пронзительной пушкинской строкой. Разумеется, все это досадные издержки современности, которые, к сожалению, иногда на целые десятилетия застилают туманом лжи просветленные лица гениев. Но эта их судьба - у них хотят либо отобрать, либо своего добавить.

Нам, тверитянам, не ради квасного патриотизма смею утверждать, а по причине своей простой любви к отечесткому, Александр Пушкин ближе, причем именно на этой "скудной", как заметила Анна Ахматова, земле. Окажись любой из обитателей тверского края, скажем, в Пушкиногорье, там - у самых, быть может, истоков Пушкина - не почувствовал бы он такой степени близости к Александру Сергеевичу, как на Верхней Волге, у начала трех рек. И не по собственной воле, не из-за особенного похвального стремления понять и принять явление "Русского гения"... В силе родной земли, в неиссякаемом напряжении пространственного братства заключена тайна этой любви.

Наверное, все это можно объяснить проще или еще сложнее, научно - эффектом младенческого запоминания. Уже у истоков сознания русского человека мерцает образ Пушкина, трепещет кинолентой разноцветных воспоминаний сквозь мир его сказок. И если никогда больше рука его не перевернет страницы пушкинских книг, то теперь только одно имя, повторяющееся в пространстве человеческой жизни, звучит как магическое заклинание и парадоксально содержит в себе всего Пушкина.

Ранним утром 6 июня 1999 года мы оказались в Торжке и, разумеется, не случайно - по поводу Пушкина. Ничего особенного ожидать не приходилось. Мы знали, что праздники, если какие и намечались, завершились еще вчера, а сегодня шумело Берново. Там несколькими неделями раньше началась работа. Едва ли не все сотрудники Тверского объединенного музея выехали под Старицу и в необычном для размеренной жизни музейщиков аврале монтировали композицию. А сейчас уже экскурсанты выстроились в длинные очереди к дворянскому дому, где еще пахло современно - краской, лаком и просто строительным мусором, как в любой новостройке...

Торжок был другим. Под ярким утренним солнцем почти незаметна заброшенность архитектуры древнего города. С высокого вала у подножия Борисоглебского монастыря, заросшего кустами сирени в самом цвету и оттого залитого ее духмянным ароматом, виден город по обе стороны от Тверцы. По одну - древний, но, как бы и новый, так как солнце слепит глаза и не видно - ни покосившихся заборов, ни черных куполов без крестов, ни серых монастырских стен, а только - плывет над землей величественный силуэт по пышным облакам сирени. По другую сторону хорошо освещен город новый, но как бы и старый - из серых квадратов, среди которых почему-то и сирень еще не зацвела.

Вслед за нами взбираются на макушку вала два паренька - резво и легко на велосипедах. Мы устроились здесь же для легкой трапезы и наблюдаем, как умело они режут огромные охапки увядающих под солнцем цветов. Интересуемся - зачем? Оказывается - все тому же Александру Сергеевичу и его случайной-неслучайной приятельнице - Анне Петровне Керн. Едут к ней - на Прутненский погост... Теперь и прибежище "чудного мгновения" обрело вид первоначальный - восстановлен камень с крестом. А как же Пушкин, а как же его романс? А разве это не его слова угадываются в едва заметном шорохе листвы...

К полудню добираемся с друзьями до соседнего храма. Кажется - рукой подать. Но, выбрав дорогу близкую глазу, а не привычную для новотора, надолго задерживаемся в пути, устаем.

В храме - закончилась служба, батюшка что-то рассказывает прихожанам о борьбе с сельскохозяйственными вредителями - объясняет, как, не нарушив божественных заповедей, уничтожать их, отвечает на вопросы. Людей в храме не так уж и много, но сразу заметно, что все свои - друг друга хорошо знают, а оттого видно, как отмечают разными взглядами появление незнакомцев. Ставим свечки, крестимся, покидаем храм. Остается странное ощущение: на мгновение перенеслись в мир, где Пушкин, примелькавшийся в праздничной суете, хотя и не столь заметной в этот день в Торжке, отсутствует.

Вновь по незнанию самой дальней дорогой направляемся к Борисоглебскому монастырю, хотя - спустись вниз с холма и до него рукой падать. Долго плутаем, есть время помолчать, наблюдая за размеренной жизнью новоторов... Монастырь в таком же запустении, лишь кое-где заметны следы возвращения иноков.

На обратном пути заглядываем в дом Олениных. Здесь все по-прежнему - почти ничего не изменилось, постоянная экспозиция была открыта двадцать лет назад, в 1979 году. Приветливые сотрудники музея рассказывают о бесконечных трудностях, благодарят местного предпринимателя, который помог обновить у входа схему "Пушкинского кольца". Конечно, удручает всюду сквозящая бедность, заметно, что все здесь давно ждет обновления, иногда реставрации, да и подходы к музейному делу за два десятилетия сильно изменились, и видно, что русские, в частности тверские музейщики, за новациями в этой сфере не поспевают. Зато, вопреки всему, радуют непосредственность и интерес, с которыми группа молодых "пушкинистов" задает вопросы экскурсоводу, располагаясь неформально, кто лежа, а кто сидя на паркетном полу.

К вокзалу направляемся мимо бывшей гостиницы Пожарского. Ныне говорят, что это вовсе и не дом добросердечных Пожарских. Потому, вероятно, чтобы совесть не мучила, гладя, как догнивают его руины под открытым небом вот уже который год. Отстаю от своих спутников и сквозь строительный мусор пробираюсь в то, что осталось от здания. С трудом пытаюсь представить его былую обстановку, как спускается по лестнице в чепце и халате, проходит через колонны с подсвечником в руках его прежняя и, наверное, единственная хозяйка. Внимательно оглядываюсь, и, к удивлению, кроме следов разрушения и запустения не нахожу привычных в таком случае иных, не очень приятных, примет человеческого существования...

Усталые возвращаемся домой. Откуда-то из полупустого и тихого на протяжении нашего недолгого путешествия города собирается к вокзалу народ - шумит каждый о чем-то своем, и ни слова нельзя расслышать о Пушкине. Но прислушиваешься и понимаешь, что ведь и его тоже, пушкинский голос, несется сейчас над еще горячими от дневного пекла улицами Торжка.

И только здесь в этой жизненной вечной суете осознаешь вновь его - поэта - величие и приземленность. День, два, год... Проходит век, а Пушкин остается, длится, пока льется над этой землей милая и понятная сердцу и уму русская речь.

© Кузьмин В. И дольше века длится Пушкин, или 6 июня 1999 года в Торжке // Тверская Жизнь. 2000, 28 янв.