Послеледниковый период: обозрение тверской литературы 90-х годов

Еще не забыто то замечательное время, когда тверская литература будто бы струилась журчащим ручьем, набиравшим свою силу. Появлялся автор за автором, книга за книгой, журнал за журналом, альманах за альманахом. И в сердцах многих поселилась нечаянная надежда, что вот-вот родятся свои Михаилы – Булгаковы и Щедрины.

Но взамен Михаила Афанасьевича явился ловкий литературный клипмейкер Виктор Куликов и дописал "Мастера и Маргариту". А Михаилом Евграфовичем стали называть Евгения Борисова – не в шутку, а всерьез ежегодно на вручении Салтыковской премии.

Е. Борисов и В. Куликов – только два, разумеется, не самых главных писательских типа, оказавшихся в центре литературной жизни Твери в последнее десятилетие, но у них много общего. Это – литературная чичиковщина... В. Куликов зарабатывал романами об убийстве и убийцах Влада Листьева, литературной мертвечиной – сиквелами. Е. Борисов, двадцать пять лет просидевший во главе местного писательского союза – предпочел творчеству литературный официоз. За последние десять лет, перефразируя Ламартина, тверские литературные Боги пали, но троны освободить не захотели. Быть может потому, что не они нужны творческим людям. ...Король голый, а его свита ослеплена белизной листа на его рабочем столе.

Итак: послеледниковые ручьи тверской литературы... Начнем с окольного, может быть, самого нелегкого из них. Когда-то калининские писатели издавались преимущественно в Москве. Этот путь, хотя и не без препятствий, оказывался самым прямым. Теперь Москва далека от провинции. Но при всем столичном литературном разнобое и сейчас напечататься в "центральном" журнале, издательстве – значит получить определенный знак качества. Лишь единичных публикаций в далеком прошлом в них удостаивались А. Гевелинг ("Наш современник") и Е. Борисов ("Юность" Б. Полевого), чаще печатался талантливый прозаик Эдуард Хозяинов, неожиданно оставивший литературу в конце 80-х годов, но более всего – М. Петров. Сейчас даровитые тверские художники стали постоянными авторами "Москвы" (Ю. Красавин), "Нового мира" (Е. Карасев). Недавно подборка стихов Л. Соломоновой (Ржев) вышла в "Нашем современнике".

Конечно, местная литература, быть может, дала гораздо больше значительных имен за десятилетие. Но звучать сильно и всякий раз с новизной, как этого хочет столица, не пропадая с литературной поверхности, на которой часто штормит, смогли немногие: поэт Карасев, прозаик Красавин, редактор Петров. Здесь не обойтись без упоминания В. Юдина – вызывающей споры фигуры патриотической критики. Все-таки остались недооцененными рассказы В. Кириллова, вынужденного по долгу, но не по призванию, отдать дань публицистике и именно с этим "другим" жанром выйти к широкому читателю. Преимущественно переориентировалась на московские детские издательства Гайда Лагздынь. Впрочем, Лагздынь как писатель и "родилась" в столице. Труднее пришлось ее коллеге по цеху Леониду Нечаеву. Из старшего поколения тверских литераторов своих позиций в столичной критике не утратил, вероятно, лишь профессор А. Огнёв. И это все...

Если ранее тверской литератор, принятый столицей, мог рассчитывать на более пристальное и благосклонное внимание местного читателя и власти, то сейчас ситуация во многом изменилась. В 70-е, после критических выступлений М. Соколовой в "Правде", сгорал ее родовой дом, у нее с легкостью отбирали кусок родной земли. Сейчас писательское слово власть просто может не замечать, игнорировать. Или, как это было придумано еще во времена Чаадаева, пустить слух о "дурном" характере... И, на удивление, "дурным" характером у нас "славятся" те, кто благодаря своему недюжинному таланту востребован современной русской литературой. Но это – вечный конфликт художника с властью. И, действительно, не всякий начальник выдержит безапелляционную публицистику В. Кириллова, искрометные "Провинциальные хроники" Ю. Красавина, политические памфлеты А. Огнева и В. Юдина, подчеркнутую хладнокровную независимость М. Петрова...

Все-таки у тех, кого я только что упоминал, есть авторитет и многолетний опыт писательской жизни, представление о правилах движения по властным и редакторским коридорам. А каково было тем, кто пробивался к своей первой книжке из самой глубины тверского края?

...Имен открыто множество: не только литературных "единиц", но и групп, союзов – в Торжке, Вышнем Волочке, Бологом, Лихославле, Кимрах, Ржеве. Писательская организация в конце 90-х перестала быть центром литературной жизни, которая переместилась в журналы, коллективные сборники, альманахи[1], издававшиеся литературными объединениями и группами – "Роса" (Тверь), "Истоки" (Ржев), "Тверца" (Торжок), "Беседка" (Лихославль). Одновременно некогда робкие голоса обретали всю большую независимость, в первую очередь издательскую. Книжное пространство Твери завоевывали районные типографии и издательства.

Одним из центров тверского книгоиздания стали Кимры. С брошюры журналиста Ю. Крюкова "Кимры и кимряки" (1992) началась серия "Кимрской краеведческой библиотечки"[2], в которой выходили по две, три популярных книжечки в год. Вслед за кимряками-краеведами активизировались авторы других жанров, в основном поэтического цеха – О. Ситнова, В. Токмаков, Е. Горбунова. Тверская литературная "молодежь" очень быстро преодолела "комплекс первой книги" (не случайно одноименная серия ТОКЖИ вскоре закрылась) и перестала спотыкаться о свои литературные премьеры. Все больше выходило "вторых" книг: у Михаила и Василия Рысенковых, В. Токмакова, О. Ситновой, Г. Степанчеко[3] и других. Постепенно преодолевался своеобразный комплекс неполноценности, который прежде испытывали так называемые "самодеятельные" авторы, по разным причинам не получившие членского билета Союза писателей. С другой стороны, неприятие литературной молодежи некоторыми участниками СП доходило до анекдотичности. Устроила небольшой скандал одна местная поэтесса, когда ее творения, опубликованные среди прочих в коллективном сборнике, оказались не в ряду ушедших в мир иной классиков советской литературы, а открывали часть с именами новыми и малоизвестными. Изредка продолжались попытки отстаивать "писательский авторитет" с помощью жанра доноса. Тверской литературный "змей о трех головах", занимавший несколько литературных должностей, весной 1998 года в ответ на критику принялся, как это было принято десятилетия назад, рассылать письма в администрацию местного вуза: просил срочно принять меры воздействия к профессуре, недооценившей степень его литературного мастерства. Впрочем, у таких "писателей" жанровые пристрастия вырабатывались не одно десятилетие. Позволю себе процитировать письмо ко мне Ю. Красавина: "...Эти двое не оставляли меня своими вниманием, даже когда я уехал в Новгород. Приезжали туда, собирали на меня компромат и шли в обком докладывать. А Новгородский обком относился ко мне почтительно. После их отъезда пригласят меня к себе, смеются: "Приезжали тут ваши коллеги... Это у вас в писательской среде штатные стукачи, что ли?" Наверное, если б поменьше стучали, чаще печатались бы... Впрочем, вряд ли"[4].

...Многие уникальные имена из-под спуда провинциальных напластований выводила в литературный свет редакция журнала "Русская провинция". А. Мальцев (д. Летнево), Л. Соломонова (Ржев), Ю. Гнатышак (Тверь), Л. Куприна (Сонково), А. Роженков (Белый), С. Кузнецов (Калязин) и др. пришли в литературу, как говорили раньше на редакторском жаргоне, "самоходом" – никто за них не просил, не платил. На свой страх и риск они несли рукописи, принимали участие в конкурсах. Причем, литературное пространство блистало не только разнообразием имен. Оно отличалось широтой школ и направлений, на которые ориентировалась литературная "молодежь": в кавычках, потому что возраст авторов колебался от восемнадцати до восьмидесяти лет. С одной стороны, это стало признаком возвращения закрытых (А. Тверяк, М. Козырев, В. Зэка (Соколов) и др.) имен, а с другой – свидетельствовало об окончательном литературном раскрепощении: разрушении традиционной советской писательской иерархии, состоявшей из череды литературных институтов: семинаров, совещаний, творческих объединений, съездов.

Едва может соперничать с "...Провинцией" областное книжно-журнальное издательство. На обложках его книг тоже появилось несколько новых имен. Большинство из них по возрасту зрелые тверитяне – А. Филиппов, В. Крусс, Л. Сокуренко, Н. Капитанов и др. Они часто обозначают на первых страницах книг свой, как правило, высокий социальный статус. Подчеркивают, что творчество для них – не главное, по крайней мере, не средство заработать на хлеб, а в основном – приятное хобби. Из тех авторов, кто живет за пределами областного центра, в издательстве были представлены преимущественно члены СП РФ.

Особняком среди "новых" поэтов стоит ржевитянин Г. Степанченко[5], который, без преувеличения, сам себя сделал – выпустил пять книг, пишет много и достаточно ровно, но его лучший поэтический сборник, скорее всего, впереди.

Литературная вольница выбросила на поверхность тверской литературы стихи Н. Семенова, В. Грибкова-Майского и В. Редькина[6] – авторов, осмелившихся, помимо прочего, "нести эротическую тредьяковщину"...

В это же время обнаружилась тенденция к "самопечатанью". Издание книг за свой счет или на средства благотворителей изредка становилось событием большим, чем выход томов "тверских классиков" за счет бюджета в ТОКЖИ. Так произошло с романом Л. Павленко "Театр тайны..." (1997), поэтическими сборниками С. Черного "Август уходящих женщин" (1993), "Хронология боли" (1999), с девятью книгами серии "Поэты русской провинции", представившей исключительно новые имена, со сборником прозы В. Данилова "Стресс" (1999).

Литературный "самострой" был преимущественно заметен в поэзии. Б. Михня, Е. Беренштейн, В. Разломов, М. Батасова[7] входили в литературу мимо официальных писательских кабинетов, а в дальнейшем их подчеркнуто сторонились и не замечали. Так, ржевский сатирик Владимир Соловьев, автор сборника "Умом Россию не понять..." (Ржев, 1998) справедливо признался: "...Я незнаком с тверскими литераторами и литературными администраторами, поэтому о моей книге в Твери никто не знал более года...". Литературный процесс в тверском крае, таким образом, развивался в двух направлениях. С одной стороны – через литературную и общественно-политическую периодику происходило информационное сближение писательской интеллигенции. С другой – через те же издания шло ее постепенное идеологическое и пространственное расслоение. У тверских литературных журналов и газет, в первые годы десятилетия отличавшихся всеядностью, появлялся очерченный идеологическими, а иногда и возрастными симпатиями условный круг "своих" авторов. В итоге "свежая" поэзия, проза и новые имена проникали в литературу в основном через журнал "Русская провинция", прессу – "Тверскую жизнь", "Вече Твери сегодня", районную периодику. А "Литературная Тверь", ТОКЖИ, писательский альманах "Тверь" в целом более полно отражали "неприкосновенный" литературный пласт, сформировавшийся в прошлые десятилетия. Характерно и стремление некоторых авторов к перепечатке, в том числе в периодике, сочинений пятнадцатилетней и более давности (А Гевелинг, Е. Борисов, Г. Киселева и др.) порой на фоне современной литературной беспомощности. Хотя, быть может, иногда оправданным выглядело возвращение к исторической теме (с которой автор и начал творческую карьеру в 1930–40-е годы) "старейшины" тверской литературы В. Камянского[8]. У таких прозаиков, как В. Исаков, В. Годовицын, резко возникший интерес к историческому прошлому Твери был, напротив, скорее всего связан с сознательным игнорированием современности, а иногда и с ощущением собственной художественной несостоятельности перед острым социально значимым материалом.

Прозаику в эти годы издаться было гораздо труднее. Впрочем, поначалу (на истоке 90-х годов) и проза, казалось, шла бурным потоком. Но сейчас вряд ли кто-нибудь вспомнит шумную премьеру и мгновенный закат сочинений Якова Арсенова. Почуяв веленье времени, почти расстался с прозой Владимир Исаков, автор нескольких книг и путеводителей. Он занимался в основном переводами древней тверской литературы. Что-то из новой прозы осталось лежать в столе у поэта Е. Карасева. Неожиданно прозвучал в "Русской провинции" Александр Широков (Бологое). Его рассказы тяготели к более крупным жанрам, но время все-таки требовало коротких стремительных новелл, а они, как никому, удавались В. Кириллову. С перерывами печатались продолжавшие писать с разной степенью успеха и активности Г. Немчинов и В. Крюков.

Самым ярким явлением тверской прозы 90-х стали повести Ю. Красавина. "Русские снега" поражают густотой сплавленного в единое полотно настоящего русского слова. Речь может идти о своеобразной поэтике "снега" – то рыхлого и мягкого, то спрессованного оттаявшей мыслью большого художника. "Русские снега" – новая русская фантастика, сюжет которой должен был быть рано или поздно подхвачен писателем... Но парадокс – эта книга, удивившая не только тверского читателя, обсуждавшаяся в прессе, в читательских кругах осталась "незамеченной" комитетом по областным премиям М. Салтыкова-Щедрина. Помнится, что ее обошел вышедший за месяц до церемонии вручения "почти роман" Н. Хониной – жены прозаика, вручавшего награды и руководившего их распределением. Годом раньше точно также прошли мимо сильной итоговой книги видного тверского публициста и рассказчика В. Кириллова. Характерно, что тверская писательская среда все это молча публично приняла и уже не однажды. Салтыковская премия за годы ее существования так и не смогла стать значительным событием культурной жизни региона. Безусловно, что среди ее номинантов есть ряд достойных ("Ушаков и Kо", "Русская провинция", В. Львов и др.). Но престиж премии опустился донельзя низко с тех пор, как решение о награждении стало приниматься то на основе семейного родства, то в качестве подарка к юбилею и как дань долгой дружбе и совместной службе. Лесть и низкопоклонство процветают... Не удивительно было услышать от доктора наук В. Редькина на местном писательском собрании, откуда выгоняли критиков[9], посмевших просто высказать свое мнение, фразы о том, какое "сильное" впечатление произвела на него книга Н. Хониной, с которой не может конкурировать "композиционно рыхлая" повесть Ю. Красавина "Русские снега".

Вообще судьба Ю. Красавина[10], одного из самых талантливых и известных тверских прозаиков, члена Союза писателей России с 1972 года наглядно показывает отношение к подлинной литературе местной власти и литературных "статистов". Весной 1999 года терпение писателя лопнуло, он заявил о выходе из Тверской писательской организации: "...Систематическое нарушение ответственным секретарем организации Е. Борисовым Устава Союза писателей России, пренебрежение с его стороны элементарными нормами порядочности, приверженность его к клановым интригам лишают наше писательское сообщество необходимой творческой атмосферы, ставят писателей в недостойное, смешное положение...".

Последнее десятилетие тверского литературного века оказалось временем, которое, по словам А. Твардовского, – "...почтенный лекарь, подчас причудливо крутой...". Шла болезненная переоценка литературных ценностей. Она еще не закончилась, и, скорее всего, на этой точке значительной литературной ломки мы войдем в новое столетие. Речь в первую очередь идет о том, что отдельные литературные репутации – А. Гевелинга, В. Токарева, Е. Борисова и др. – оказались мнимыми, роль их в тверской литературе необъективно завышалась. Они зиждились на родственно-номенклатурных связях, партийно-хозяйственном руководстве культурой. В то же время наиболее яркий литературный пласт подчас осознанно придерживался, а иным по разным соображениям перекрывался путь в литературу, который некогда проходил только через Союз писателей.

Так произошло с поэтической судьбой талантливого бологовского поэта Виктора Сычева, вторая книга которого, "Меж двух столиц" (Тверь, 1998), увидела свет лишь спустя 25 лет после первой, когда автора уже не было в живых. Сычев из характеров, изображенных еще драматургом А. Островским. В провинции, вопреки "политическому кнуту" Диких и Кабаних от литературы, бескорыстно трудились над поэтическим "eternal engine"[11] местные Кулибины и Волосковы. Виктор Сычев, как никто, уже и в своей поэзии воспринял и осознал трагичную сущность советского литературного безвременья.

Конечно, "накануне века", в 90-е годы, не только ломались и переосмыслялись репутации; просто время уносило людей. Так внезапно ушла Г. Безрукова – из тех поэтов-отшельников, чей внутренний творческий и жизненный настрой был всегда противен тверскому литературному официозу. Умер вполне благополучный по издательской судьбе М. Суворов – самый плодовитый из тверских авторов ХХ века, вопреки или, быть может, благодаря своему печальному недугу – слепоте. С ранних книг, первая из которых вышла в 1958 году, он выбрал отношение к жизни и стихотворчеству, полностью игнорирующее недуг. Перспективой творить обостренно не воспользовался. А ведь мог вырасти поэт редкостного чувствования мира, прислушивания к нему... Суворов же выбрал путь пристального вспоминания зрительных образов своей юности[12].

О вопросах, проблемах, которые возникли вследствие таянья великого тверского литературного ледника, порожденного культурным застоем, можно говорить долго, остро, полемично. Поэтому придется ограничиться общими замечаниями. ...Например, о критике. Тема это наболевшая, в прямом смысле слова. Тверской автор к искренней критике не привык, любое замечание, совет, все, кроме пустой хвалы, вызывает во многих реакцию взрывную. Как-то А. Гевелинг пожурил профессоров В. Юдина и А. Огнева за то, что, мол, не пишут они о тверитянах. Так оттого и не пишут, что привыкли вести о литературе серьезный разговор, а не выводить на открытках приятные вензеля.

Одним словом – потекли ручьи тверской литературы во все стороны. Власть время для того, чтобы направить их в одну реку, давно упустила. Да и нужно ли это? Теперь писательских союзов – множество: ...писателей России, PEN-клуб, ...российских писателей, ...молодых литераторов "Вавилон". Надо полагать, что их отделения очень скоро могут появиться и в Твери[13]. Монополия единого писательского колосса, который давно стоит на глиняных ногах, скоро будет разрушена. Придет время здорового творческого соревнования.

Полтора года назад на кафедре новейшей русской литературы ТвГУ профессор В. Редькин предложил резолюцию "осудить попытки расколоть тверских писателей". Ее обсудили и решили общественность не смешить, а призвать писателей к "единению". Но писатели – народ штучный, им больше подходит единичность. И те многочисленные ручьи, которыми движется ныне тверская литература накануне XXI века, тоже тому подтверждение.


[1] Озерный край. Санкт-Петербург–Бологое, 1995; Прекрасны зори над Завидовом. Конаково, 1997; Лирические окна. Вып. 1. Тверь, 1997; Вып. 2. Тверь, 1998; Когда приходит вдохновение. Кимры, 1998; Все начинается с любви. Тверь, 1998; Беседка: поэты Лихославля. Тверь, 1999; Пушкин и современность. Тверь, 1999; Стихограф: тверские опыты молодых поэтов и художников. Тверь, 1999 и др.
[2] Столяров А. Село Кимры и его обитатели. Кимры, 1992; Записки купца Малюгина. Кимры, 1993; Крюков Ю. Загадка сельца Пустомазово... Кимры, 1994 и др.
[3] Рысенков М. Августовский воздух. Санкт-Петербург, 1999; Рысенков В. Синичий монастырь. Торжок, 1999; Токмаков В. При свете зим. 1995, Беляны, 1997, Чисто поле, 1999; Ситнова О. Поляны. Кимры, 1992, Лики. Кимры, 1995, Место под солнцем: роман. Кимры, 1999 и др.
[4] Письмо Ю. Красавина к автору статьи от 29.10.99.
[5] Степанченко Г. Прощанье с романтизмом... Ржев, 1998; Памятник. Ржев, 1999; Свет во тьме. Ржев, 1999 и др.
[6] Семенов Н. Долюбить, доспорить и допеть. Тверь, 1994; Хмелеющий от прелести ланит. Тверь, 1996; Жрица любви. Тверь, 1998; Грибков-Майский В. Милая. Тверь, 1998; Редькин В. Семейный альбом. Тверь, 1999.
[7] Михня Б. Освещенный затменьем. Тверь, 1990; Беренштейн Е. Вещи. Тверь, 1997; Разломов В. Долгие прогулки. Тверь, 1996.
[8] Камянский В. Цветок Руси. Тверь: ТОКЖИ, 1992; 2-е изд. Тверь: ТОКЖИ, 1998.
[9] См. об этом: Кузьмин В. "Сбившиеся с круга" // Тверская жизнь, 1999, 11 ноября.
[10] Юрий Красавин самый публикуемый тверской писатель, более 40 раз его произведения выходили в центральных журналах - в основном в "Москве", "Новом мире" и "Знамени", а первая публикация состоялась в 1969 году с повестью "Хозяин" в журнале "Октябрь".
[11] Вечный двигатель – франц.
[12] Поэма "Глаза" из последнего сборника М. Суворова "Предчувствия" (Тверь, 1997) показывает парадоксальность мира "слепого" художника и раскрывает не утраченное поэтом стремление разнообразить колорит (в буквальном смысле – цветовую гамму) творчества, а точнее – уподобить, приблизить его к современной "зрячей" поэзии, в определенной степени лишив естественной уникальности.
[13] Пока писалась статья, стало известно, что поэтесса М. Батасова стала членом Московского союза профессиональных писателей, отделение которого вскоре будет открыто в Твери.

© Владимир Кузьмин. Послеледниковый период: обозрение тверской литературы 90-х годов // Русская провинция. 2000, № 1.